А я даже начал находить вкус в участии в этих странных историях.

Выяснить что-то нам довелось довольно скоро. Один из обормотов-вассалов моего надменного младшего брата нашел нас в бамбуковой роще, где Мацуда ставил мне удар правой рукой, и, кося от ужаса глазом, сообщил, что в деревню прибежал крестьянин, сбежавший от порабощающей силы странных носилок, и что нам следует спешить, если мы надеемся их увидеть сами.

Мы поспешили.

На деревенской площади Мацуда допросил вымотанного в прах, мокрого от пота крестьянина из отдаленной деревни, искавшего у нас укрытия от странного преследования. Его товарищ тоже сбежал, но потерялся по дороге сюда. А носилки они бросили, когда уже не могли их нести, недалеко отсюда.

Мы с учителем переглянулись и двинули в указанном направлении. Мацуда бодро шагал впереди, пронизывающий осенний ветер выдувал пот, стекающий у меня по холодной спине.

Да. Они были там. Маленькие изящные носилки в черном лаке с танцующими фениксами на стенках, бамбуковая занавеска скрывала того, кто был внутри.

– Так-так-так, –  удивленно произнес Мацуда, располагая руки на поясе рядом с мечом в ножнах. – Они действительно существуют.

Меня не воодушевило это открытие. Но я подозревал, что учителя это не остановит.

– И кто это тут у нас? –  успел произнести учитель, когда занавеска носилок немного отодвинулась, и ярко-белая изящная рука показалась снаружи, и палец с игриво алым ногтем согнулся несколько раз, призывая нас подойти ближе. Я еще увидел рукав ярко-алого кимоно и, кажется, сложенный золотой веер, когда учитель со странно изменившимся лицом приблизился к носилкам и присел рядом с ними на корточки.

Я не слышал, о чем они говорили, ветер завывал, и я жутко мерз на этой дороге в летнем юката, а может, это у меня от страха зуб на зуб не попадал, но вскоре Мацуда обернулся и подозвал меня к себе:

– Давай, парень. Берись за носилки спереди, а я встану сзади, там тяжелее.

– Учитель… –  жалко простонал я.

Но очарованный Мацуда меня не слушал:

– Давай-давай. Нам нужно немного потрудиться. Тут не обойтись без нашей помощи.

Что я мог ему сказать? Что я мог сделать? Я встал впереди носилок, и мы по команде Мацуда взвалили их себе на плечи, как заправские носильщики, и понесли их в сторону города. Мацуда даже напевал себе что-то под нос ритмичное, чтобы мы с шага не сбивались.

Мне трудно описать, что я чувствовал, пока палки носилок все глубже впивались мне в плечи, шрамы, наверное, останутся на всю жизнь, но учителя я не смел ослушаться. Через час я уже спотыкался о собственные ноги, пот каплями падал на дорогу, оставляя следы, как от дождя. Труд носильщика несладок.

Вечерело. Внутри носилок вспыхнул огонек и разлился теплый свет фонаря. Мацуда сжалился надо мной, и мы поставили носилки на дорогу, едва не попадав рядом. Мацуда оказался измотан не меньше меня, он-то был уже совсем не молод, кстати.

Занавеска носилок откинулась вновь, полоса света упала на темнеющую дорогу. Мацуда вступил в эту полосу, присел на колено, и тот, кто был внутри, что-то ему сказал, отчего лицо учителя преобразилось, усталость словно рукой сняло, а я не услышал, кровь стучала у меня в ушах.

Сияющая от белизны кожи рука показалась из-за занавески и протянула Мацуда маленький алый, недавно сорванный цветок хризантемы, и, клянусь, я видел это, Мацуда, этот каменный человек, принял его с благоговением, только не поцеловал. И спрятал у себя на груди!

Потому, когда мы достаточно удалились от носилок, чтобы не видеть свет изнутри, я спросил:

– Кто это был, учитель?

Мацуда не сразу ответил. Улыбнувшись, он произнес:

– Раз в три года высшая школа куртизанок в Гион совершает обряд принятия учениц в высший ранг таю. Главное испытание состоит в том, что девушка, претендующая на доступ к сокровенным тайнам школы, на власть над мужчинами, должна проявить высшую доблесть, переместиться из Киото в Нара без носильщиков, не выходя из носилок. Помнишь, они появлялись на этой дороге три года назад? Появятся еще через три.

– Вы уверены, учитель? Ну, что там была девушка?

– Конечно я уверен. Я в состоянии отличить девушку от чудовища. Вообще я восхищен! Это такой вызов! Я не уверен, что решился бы на нечто подобное в таком положении! Это изумительно совершенное искусство – завладеть вниманием первого встречного, найти к нему подход, использовать его и оставить довольным на большой дороге! Я уж не говорю о сопутствующих опасностях!

– Учитель… Разве это не значит, что и к вам нашли подход, использовали и оставили… Хм… Довольным.

– Конечно нет. Она же сама мне все рассказала. Она описала мне свое положение. Мы искренне поговорили, и я нашел, что не могу не помочь столь отважной девушке… Н-да.

Мацуда остановился, задумавшись. Я терпеливо ждал.

Внезапно Мацуда развернулся и широко зашагал обратно, туда, где мы оставили носилки. Я поспешил следом.

Нужно ли говорить, что мы не нашли носилки на прежнем месте? Даже следов.

– Это же здесь было? –  Мацуда возбужденно оглядывался. –  Да, здесь, хорошо помню. А куда она делась? Мимо нас никто не проходил! Значит, она окрутила кого-то, кто шел из города? Хитрая лиса! Давай поддадим, мы их нагоним!

Мы никого не нагнали. Ночь глубока и холодна, мы были одни на пустой дороге.

Наконец Мацуда сдался и мы побрели обратно. Вернулись домой мы глубокой ночью.

– Послушай, –  задумчиво произнес Мацуда. – Давай договоримся. О сегодняшнем деле никому ни слова.

– Конечно, учитель.

– Никому. Ты понял?

– Да. Я понял.

– Вот и ладно.

Я не знаю, рассказал ли Мацуда что-то моему деду, но дикие слухи еще долго бродили по окрестностям. Ряды таскающих чудесные носилки на себе множились и исчислялись уже, наверное, сотнями. Расстояние, пройденное под носилками, удлинилось, время тоже, счет шел на сотни ри много дней и ночей, уже болтали о каких-то огненных шарах и прочей такой дичи, о чем и вспоминать не хочу. С Мацуда мы об этом больше не говорили. Стыдно было…

Сильнее этого случая меня впечатлила, наверное, только история о ложных лисьих огнях.

Это была печальная глубокая осень, особенно угрюмая в этих горных местах. Но я тогда этого не знал, что здесь особенно печально, и был всем доволен.

Холодный ветер нес сырые листья кленов, и на пустых, очищенных от урожая суходольных полях замерцали лисьи огни.

– Что-то рано они в этом году, –  нахмурившись, проговорила мать, стоя в вечерней полутьме у ограды двора. –  Не к добру это.