было родство, связанное с крещением детей, что в то время весьма практиковалось. Однако крестничество ни к чему особенному не обязывало. Но если в отношении Автамонова сведений почти не имеется, то, в то же время, на Черноморском флоте прославился наиболее масштабными и громкими воровскими делами главный флотский шкипер Артамонов, заведующий всем снабжением кораблей и судов, всеми видами имущества. Известно, что у этого Артамонова было еще два брата. Один из них участвовал в декабристском движении, когда же его арестовали, то черноморский Артамонов сразу же подсуетился и прибрал к рукам имение брата. В отношении третьего из братьев Артамоновых никаких сведений нет. Однако возникает предположение: не был ли уже известный нам полицмейстер Николаева Автамонов, на самом деле Артамоновым? Описка в фамилии для того времени дело весьма обычное. Фамилия того же Казарского писалась тогда в одних случаях как Казарский, а в других как Казарский и так далее. Если Автамонов и Артамонов были действительно представителями одной фамилии и братьями, то можно представить, какую власть и какое влияние они сконцентрировали в своих руках! Ведь полицмейстер главного порта Черного моря осуществлял всю полицейско- следственную власть во всех портах Черного моря!

А что же Николай Первый? Как он отреагировал на записку Бенкендорфа? Поверх докладной император наложил размашистую резолюцию: «Поручаю вам (главнокомандующему вооруженными силами России на юге страны Меншикову – В.Ш.) лично, но возлагаю на вашу совесть открыть лично истину, по прибытии в Николаев. Слишком ужасно. Николай».

Из резолюции видно, что император был очень сильно потрясен содержанием записки по обстоятельствам смерти своего флигель-адъютанта и писал свою резолюцию достаточно сумбурно, дважды не слишком к месту употребив слово «лично».

Любопытно и то, что, отказываясь от услуг департамента Бенкендорфа, Николай перепоручил расследование Меншикову. В чем причина, что жандармы были отстранены от «дела Казарского», неизвестно. Только ли в том, что Бенкендорф в своей записке дает недвусмысленно понять, что не верит в результат расследования и не очень-то хочет им заниматься? Снова вопросы, ответа на которые пока нет.

Расследование Меншикова тоже никакой ясности в раскрытие истинных причин смерти бывшего командира брига «Меркурий» не внесло. А прошло еще немного времени, и дело за давностью и недоказанностью было предано забвению. История смерти Казарского служит нам наглядным доказательством того, насколько тяжелой даже для императора-самодержца была борьба с коррупцией в 30-х годах позапрошлого века.

Даже Николай Первый, обладавший почти абсолютной властью, оказался бессильным не только защитить своего собственного адъютанта, но до конца разобраться в его таинственной смерти. На наведение порядка на Черноморском флоте и в черноморских портах у Николая Первого и адмирала Лазарева ушли долгие годы.

Совершенно непонятно, куда делись после смерти Казарского все его бумаги и записи, которые, как у ревизора, у него обязательно должны были иметься. Ни в одном из дошедших до нас документов о них не говорится.

Это весьма странно, потому, что если были основания усомниться в естественной смерти Казарского, то всякое расследование обстоятельств его гибели следовало начинать именно с изучения бумаг, наверняка содержавших много весьма опасной для местной «мафии» информации.

Но о бумагах нигде не сказано, ни слова. Не дает ли это нам право предположить, что после смерти Казарского исчезли и все бывшие при нем бумаги? Кто был заинтересован в их пропаже, думается, тоже ясно.

Вот, пожалуй, и все, что нам известно о смерти бывшего командира легендарного брига «Меркурий» Александра Ивановича Казарского. Идя на верную гибель, он все же вступил в неравное противоборство с всесильным чиновничьим аппаратом крепостной России, пал, но не отступил в этой борьбе.

Мы знали командира «Меркурия» как отважного воина, теперь узнали, как Патриота и Гражданина своего Отечества в самом высоком смысле этих слов. Всей своей жизнью и даже смертью доказал Александр Иванович правомерность надписи, начертанной на памятнике, поставленном ему на старинном бульваре Севастополя: «Казарскому. Потомству в пример».

Ожесточенная схватка административно-финансовых кругов на Черном море в начале тридцатых годов Х1Х века предопределило приход к власти на Черноморском флоте плеяды наваринцев, вошедших в историю как отцы- основатели знаменитой «лазаревской школы», предопределившей развитие нашего флота на многие десятилетия. Именно наваринцы Нахимов, Корнилов и Истомин прославят Отечество при Синопе и героической обороне Севастополя, погибнув, но став национальными героями России.

Глава третья

Наваринское племя

А время шло, зимы сменяли весны, а весны зимы. На смену героев 1827–1828 года пришли новые поколения российских моряков, а они, уже старики, жили теперь воспоминаниями о былом, о боях и походах своей молодости.

Последние свои годы доживал под Петербургом в Ориенбурге бывший старший офицер «Гангута» адмирал Анжу. Все знали старого заслуженного моряка, как большого хлебосола. Дом Анжу всегда был полон гостей.

Пётр Фёдорович Анжу

Особенно ж многолюдно бывало там, в годовщину Наваринской баталии 20го октября, в день, давно ставшим для целого поколения русских моряков таким же памятным днем, как для пушкинских лицеистов день основания лицея. Собирались тогда в большой зале подле камина друзья и соратники по боевой молодости: Михаил Лазарев, и Петр Врангель, Александр Авинов и не было тогда конца воспоминаниям и рассказам. Жарко трещали в камине смолистые березовые паленья, а они вспоминали, вспоминали, вспоминали… Судьбы людей порой столь причудливо переплетены между собой, что невольно возникает вопрос, что может в этом таинственном переплетении есть некий божий промысел…

Наварин и Севастопольская эпопея… Всего лишь двадцать семь лет отделяют эти два события. Но как все переменилось в мире, и вчерашние союзники внезапно стали самыми непримиримыми врагами! Могли ли русские, английские и французские морячки представить себе в канун Наварина, что станут когда-то сражаться друг с другом!

А потому, может быть совсем не случайно именно в самом преддверии Крымской войны одновременно ушли из них сразу трое из тех, кто стоял у истоков Наваринской победы! Это может показаться почти невероятным, но в российском журнале "Морской сборник", номер пятый за 1851 год, были помещены сразу три некролога. Первый извещал, что в Вене после тяжелой болезни скончался главный командир Черноморского флота Михаил Петрович Лазарев, второй, что в Лондоне на восемьдесят первом году не стало адмирала сэра Эдварда Кодрингтона, а третий, что в Париже ушел из жизни бывший храбрый командир "Бреславля" Ла-Бретоньер…

Как знать, может в той одновременной смерти, была какая-то высшая справедливость, чтобы рыцари Наварина, так и не узнали о крушении своего братства!

К чести Кодрингтона, он до последней минуты своей жизни оставался настоящим