Джо, подтянув длинные ноги, устроился на облучке фургона. Рафи проверил подпругу на гнедом мерине и вскочил в седло. Рыжий, оставшийся в загоне, и до этого вел себя неспокойно, а тут и вовсе принялся метаться. Когда Джо и Рафи двинулись в путь, им в спины раздалось пронзительное ржание, от которого стыла в жилах кровь. Пачи, скуля, носилась между загоном и отъезжающей повозкой. Даже гнедой мерин сочувственно всхрапнул.

— Напоминает рыдания вдов и сирот, — заметил Фелмер.

— Я оставлял его и раньше.

— Да, но ведь не навсегда.

Рафи видел, что кузнец прав. Рыжий, как и Пачи, всегда чувствовал, что у хозяина на уме. Коллинз и сам не знал, как это у них получалось. Рыжий отбежал к дальнему краю загона, и Рафи понял, что его верный конь решил перепрыгнуть через ограду. Коллинз прерывисто вздохнул: он знал, что Рыжий уже слишком стар и не возьмет барьер.

— Эй! — заорал он и выставил руки. — Погоди, старина, не горячись!

Рафи вернулся и открыл ворота. Рыжий выбежал из загона, ткнулся носом в подставленный носик Пачи и затрусил рядом с гнедым мерином с таким видом, будто все случившееся — дурацкая шутка, за которую он милостиво прощает хозяина.

Рафи кивнул на несчастного мула, который с унылым видом стоял, понурившись, в загоне, а над ранами у него на спине кружили тучи мух.

— Это и есть тот бедолага, которого списала армия, а ты его выкупил?

— Ага. Успел до того, как его определили на живодерню. Назвал Лазарем.

Историю с мулом Рафи узнал в форте. Народ решил, что Фелмер свихнулся. Рафи не любил лезть с вопросами, но тут не удержался:

— На что он тебе?

— Приманка. Апачи сейчас живут впроголодь и слетаются на съестное. Думаю, они клюнут на мула и явятся за ним. А там уж я ими займусь.

— Я думал, апачи в здешних краях смирные, — покосился Рафи на кузнеца.

— По большей части да, но ты ведь их знаешь. Апачи любят залезть на чужую территорию. У нас тут рядом дорога до резервации.

— И как выглядит неофициальная резервация для аравайпа, которую тут организовал лейтенанта Уитман[103]?

— Не поверишь — гораздо лучше, чем многие ожидали. Эскиминзин заявился сюда с парой сотен соплеменников моей жены и попросил о мире и прочих благах. Сейчас они сажают кукурузу и тыкву у реки — как сажали и прежде, до смутных времен. Уитман платит им за сено, которое они заготавливают для армейских лошадей и мулов. Он даже уговорил здешних фермеров нанимать индейцев жать ячмень, когда придет пора урожая.

— А он получил разрешение выдавать индейцам провиант?

— Не-а. — Фелмер досадливо мотнул головой, сплюнув жевательный табак. — Он запрашивает его каждую неделю всякий раз, когда отправляет рапорт в Лос-Анджелес. Ответа все нет. Уитман — славный малый. Достойно обращается с апачами.

— В Тусоне и Прескотте я не слышал о нем ни одного доброго слова.

По части преуменьшений Рафи слыл настоящим мастером. Журналист на страницах местной газеты в Прескотте называл Уитмана мерзавцем, пьяницей и рабом пороков, указывая, что апачей возле Кэмп-Гранта лейтенант собрал исключительно по одной причине: противоестественной похотливой тяге к «смуглым девкам».

— Удалось выяснить, что за апачи убили Кеннеди и Израиля?

— Думаю, это работа либо Волчары и его ребят, либо Джеронимо.

Рафи уже знал о налете на караван фургонов, в ходе которого убили двух перевозчиков. Фелмер сухо описал разбросанные повсюду товары и труп Ньютона Израиля — истыканный копьями и стрелами, с размозженной головой. Апачи сняли с бедолаги скальп и вырезали ему сердце, после чего швырнули все это на труп.

По всей видимости, немногословный Фелмер некоторое время обдумывал случившееся, поскольку он, чуть пожевав губами, произнес:

— Мы их нашли достаточно быстро: стервятники не успели добраться до глаз старины Ньюта… Знаешь, у в них было такое спокойное, безмятежное выражение… Никогда такого не видел.

— А Кеннеди?

— Когда мы его обнаружили, он был еще жив. Думали, выкарабкается, но нет. Так и сказал: «Все, братцы, конец мне пришел. Не жилец я». Как в воду глядел.

Рафи так и подмывало задать давно мучивший его вопрос. К чему постоянно подвергать свою жизнь опасности? Ради чего? Неужели оно того стоит? Однако Коллинз знал, что спрашивать об этом глупо. Раз они с Джоном Фелмером здесь, а не где-то еще, — значит, ответ утвердительный. Оно того стоит.

— Говорят, апачи украли ящик лекарств.

— «Доктор Ворм гезундхайт биттерс», — Фелмер произнес название лечебной настойки с безупречным немецким выговором, словно стальным засовом лязгнул. — Перепились им и крепко захмелели. Когда лейтенант Кашинг пошел за ними в погоню, я вызвался вместе с ним — следопытом. Судя по всему, налетчики еле ноги переставляли. А еще они по дороге стреляли по кактусам, словно по куропаткам. Некоторые даже падали на кактусы. Занятное, надо полагать, было зрелище.

Около семи часов Фелмер с Рафи добрались до форта, названного в честь нынешнего президента Грантом. На сучковатом флагштоке тряпкой болтался флаг. Собаки грызлись из-за места в тени. Эмерсона Уитмана удалось обнаружить в офицерской столовой — лейтенант завтракал. С аппетитом поглощая яичницу с ветчиной и печенье, лейтенант сетовал на проволочки начальства в Лос-Анджелесе. Рафи же прекрасно понимал, отчего донесений и рапортов Уитмана словно не замечают. Жителям Аризоны очень не нравилась мысль о том, что у них поселится еще одна толпа апачей, которую вдобавок ко всему придется кормить. Если затея Уитмана сработает, слава достанется начальству. Если же нет — будет кого обвинить в провале.

В столовую влетел гонец. Он тяжело дышал.

— Сэр, — произнес он, — сюда движется толпа из Тусона.

У них винтовки Шарпа и Спенсера из арсенала губернатора Сэффорда.

— Сколько их? — Уитман вскочил так резко, что стул, на котором он сидел, с грохотом упал на пол.

— С сотню индейцев папаго, сорок восемь мексиканцев и шестеро белых.

— О господи, — ахнул Уитман, — господи боже!

* * *

Аккуратно ступая среди обломков перевернутых корзин, изорванных одеял, одежды и безжизненных тел, Рафи искал ноги ребенка. Ему казалось, что он просто обязан найти их — хоронить детский трупик без ног нельзя. Он отыскал их у горящего жилища, подобрал и аккуратно приложил обратно к тельцу, к тем местам, где их обрубили.

Все жилища полыхали, но дым от пожаров не скрывал кошмарную картину, а лишь делал ее еще ужаснее. Скорее всего, погромщики ворвались в лагерь с первыми пташками, когда обитатели резервации еще спали. Повсюду лежали