Самая первая песня

Феде Левину,

маленькому палеонтологу

Жил-был игуанодонВесом восемьдесят тонн,И дружил он с птицеюПтеродактилицею.

Ничего эта птица не пела,Лишь зубами ужасно скрипела,Лишь хрипела она да стонала,Ведь других она песен не знала.

Но в восторге хриплый стонСлушал игуанодон,Радуясь певицеПтеродактилице.

Ибо звуки ужасные этиБыли первою песней на свете,Самой первою песней на светеНа безлюдной, на дикой планете.

Сторожевая башня

В ясную погоду с крепости, где мы ведем раскопки, виден зубец сторожевой башни.

Семь веков назад она жила. Кто-то дежурил на ее вершине.

А на крепости днем и ночью сменялись особые часовые. Их обязанностью было смотреть на башню. Не упускать ее из виду.

И если днем с башни валил черный дым или ночью вспыхивало пламя, дозорные трубили в длинные трубы и поднимали на ноги весь город.

То была весть. Грозная: появился враг! Или радостная: идет долгожданный караван с прекрасной невестой-чужестранкой.

Давно нет на башне ни сторожей, ни груды хвороста. Но башня все-таки живет.

От нее сворачивают к нам в пустыню машины. С ними приходят вести.

И если днем заклубится пыль в стороне башни, а ночью засветятся фары, кто-нибудь непременно объявит: «Машина!»

Сегодня это сделает один, завтра другой. Смотря по тому, кто и каких вестей дожидается.

И что-то дрогнет в сердце у каждого.

Сигнал принят. Весть услышана.

Весть о том, что приближается весть.

1