Две огромные фигуры в изодранной одежде.

— Вот ведь… твари!

— Где твои люди?

— … А?

Большие и круглые, глаза Эвенгарта были широко распахнуты. Лицо его было страшно.

— Я говорю — зови людей!..

Январь хотел переспросить. Но поступил иначе. Наконец-то встав, он опёрся на тут же подставленное плечо. Переступил сильно морщась.

Фирс смотрел на всё это молча.

Зрелище не сулило ничего хорошего.

— Кретин.

Телохранители не внушали доверия. Хотя даже они были достаточно надёжны в сравнении с… Запах… Запах готовящегося мяса. Достаточно сильный, хотя и неприятный.

— … Я их закопаю!

Мясо уже было заброшено, и белый бульон бурлил с «глубоким» звуком. Сначала сержант расслышал мерное «чварк», а уже потом заметил Фирса Эвенгарта.

Капитан надвигался.

Собака сорвалась в непрерывный, кашляющий лай.

— Я же сказал!… Закопать!

Рядовой, что собирал обильную пену, выронил ложку. Старший тут же согнулся, шаря в траве у огня.

— А Его Сиятельство подошло сразу после…

— Он сказал — ВАРИТЬ… — возмутился парень. — Он был недоволен, что мы до сих пор не начали.

— … Мы же спорить с Господином не можем.

Капитан дышал очень спокойно. И глубоко.

«Это Красс виноват, — определился Фирс для себя. — И он ответит. Лично мне ответит, и уже будущим утром».

— Ну, так что теперь? Выливать? — переспросил сержант не слишком неуверенно.

У Фирса было тринадцать вооружённых телохранителей. Пять собак и тролл. Плюс шестнадцать военных. Плюс селяне и, если иного выхода не будет, великан.

Предплечье Эвенгарта ещё довольно сильно ныло. И дёргало.

По лицу это сказать было невозможно.

— Теперь пусть варится.

Забрав у несколько ошарашенного юнца большую деревянную ложку, Эвенгарт потёр её о подол. Подув, чтоб отогнать бурлящую пену, он зачерпнул, снова подул и попробовал.

— Что? Не солили ещё?

— Н-нет.

— Значит, нужно посолить, — отхлебнув ещё раз, Фирс кивнул удовлетворённо. — Это на общий стол.

* * *

Меня «подбросило»! Ударило! Брызги. Голенище сапога залило.

Словно с десяток трёхфунтовых духов пристали к ноге.

Я обернулся: чёрные стволы над водою.

Мостик из ряда наваленных камней…

Подошва заскользила по мху. Развернувшись, я выставил бедро… Не рассчитал и боком, больно, втемяшился в зазеленевшие грани стены.

Шляпа не смялась.

Ночная птица сорвалась. Цепляясь, я пополз наверх. По корням. Побежал прямо по выбоинам. Отмахнулся кое-как от торчащей иглами хвои. Полосы лунного света. Они лишь очертили тени. Я отталкивался прямо от чёрной ленты.

Пятно.

Эльва, босая женщина в простом белом платье, белым силуэтом обозначала то, что осталось от древней полуарки. От прохода.

Её лицо было чистым. И ничего не выражало. Руки лежали на округлом животе.

Я спрыгнул в реку. Земля посыпалась, и большой, с обтёсанными краями камень пошёл вслед за мною. Он поднял тучу брызг.

Плеск позади стал ближе.

«Ш-ш-ш-ш-щщ—Шша!»

* * *

Зиг слишком спешил слезть с баррикады. Он запутался в наваленных брёвнах и упал. Вывернул ногу, так что дальше бежать он уже не мог.

— Докл… Ух… Яс… Кабаны появились на дороге!

— Сколько?

— Четыре головы… Больше я не видел.

— Поджигайте дерево! — Голос Эвенгарта поднялся над общим гамом… — Арбалетчики на стену! Остальные, будьте готовы бросать горящие поленья в поле. Рядовой, что они делают?

Зиг не сразу понял, что обращаются к нему.

Он испугался этой заминки.

— Они… Они вроде ищут что-то.

— Пусть роют… Если станут подходить к воде, сразу доложи Мне… Приведите телёнка!

Не поспевая, Зиг невольно отстал. Огромных усилий ему стоило на одной доскакать до горы из поломанных лавок и столов.

— Но с-сэр… они ничего не роют, — нога вчерашнего мальчишки подломилась. — Они… они только толпятся и смотрят в нашу сторону. Словно чего-то ждут.

Фирс Эвенгарт это выслушал очень внимательно. Он бросил обитый кожей табурет и сам решительным шагом направился ко рву. Проскакав по брёвнам, капитан легко вскарабкался по наваленным сучьям.

Он сощурился.

Проходя сквозь баррикаду, неровный рыжеватый свет углами освящал заросшее поле. Овёс казался чёрным и серым.

Что-то хрустело.

Некоторое время понадобилось глазу, чтобы привыкнуть.

Кабанов не было четверо. Их было больше. Хотя Эвенгарт и не мог сказать сколько конкретно. «Возможно, девять».

Кто-то на самом деле уже обнюхивал дорогу, но остальные пока ещё топтали злаки.

Их было много, и все они были большими, до странности хищными зверьми.

— Соберите селян!.. Пусть каждый взрослый возьмёт оружие, которым владеет!

XXXII

Из передней неслись ругань и лай. Сбитая из неструганых досок дверь распахнулась. Трое мужчин ввалились, Январь вошёл припадающим шагом. Он задел деревянное ведро со старыми подковами.

Едва не рассыпал.

— Бисътро! Бери, с чем може-щь съправиться — и к баррикаде!.. Живее!

Дети голосили, а высокий, сутулый мужчина с большою грязною лысиной смотрел вопросительно.

Он не понимал.

* * *

Пламя колыхалось и воняло. Ещё немного и масло должно было выйти, погрузив конюшню во тьму.

Тени зажелтели и заострились. Они гуляли по перекладинам коновязи. По сколоченному на совесть, а ныне совершенно рассыпавшемуся амбару[1]. По черепкам и сену.

Сминая между пальцами козью ножку, Гратц молча прислушивался к голосам. К шуму шагов и гулкому, очень шумному дыханью.

Он подметил ряд факелов, что скоро пронесли за стеною. Проследил за рядом золотистых всполохов.

Лемнику очень хотелось что-то сказать. Но на сей раз он сдержался. Девчонке и так приходилось нелегко: то и дело Эль поглядывала на руку. Пальцы её заметно дрожали. Наёмница с напряжением сжимала, и разжимала их, так что хрустели костяшки.

Шорох на крыше. Словно кто-то на карачках пытался продвинуться по очень, очень старой черепице. Прогнившие доски прогибались и издавали негромкие стоны. Пыль ссыпалась на солому.

— Эль… Ты слышишь?

Наёмница не откликнулась.

— Эль!

— Д!..

— Тыхо! — оборвал её стражник… — Послушай.

Дерево над загонами натужно вздохнуло… и струйка сора в свете фонаря окрасилась в жёлтый.

Стражник привстал. Стараясь держаться от неизвестности подальше, он приблизился к девушке. Встал с нею вровень.

На улице кто-то закричал, заголосил — и доска захрустела. Показалось чьё-то лицо… но сразу же исчезло. Некто ухватился за край прогибающейся доски. Он попытался отодрать.

Гратц закашлялся. Хрипя и свистя. Он несколько раз ударил себя кулаком по тощей, костистой грудине. Чуть попятился. Зацепился и упал на сено.

— А… — начал стражник.

Но сам тут же зажал