Через потайную дверь он вышел из кабинета и снова осмотрел все сделанное. Закрыл потолочный люк в туалете и вытер пыль. Поставил стремянку в шкаф и в последний раз вернулся в зал заседаний.

Теперь он готов был подсоединить детонатор. Отключил предохранитель и нажал кнопку включения. Просверлил отверстие в мягком бруске взрывчатки и вставил туда детонатор. Прочно закрепил его липкой лентой, потом срезал последний дюйм изоляции с блестящего медного провода, прикрепил к контакту на черном цилиндрическом детонаторе и выполз из-под скамьи.

Собрал инструменты, в последний раз проверил, не осталось ли следов, и наконец, удовлетворенный, вышел из зала заседаний, закрыл главную дверь и старательно стер отпечатки своих потных пальцев с блестящей меди. Потом прошел в будку служителя и снова включил главный рубильник.

В последний раз поднявшись по лестнице, Мозес закрылся в кабинете Шасы, предварительно посмотрев на часы. Скоро половина пятого. Работа заняла почти весь день, но ведь он действовал с особой осторожностью, поэтому лег на диван довольный собой. Нервное напряжение и необходимость не терять сосредоточенности утомили его больше, чем физические усилия.

Он немного отдохнул, потом стал снова загружать сундук. Грязный комбинезон спрятал в опустевшее отделение для взрывчатки, поверх положил передатчик, чтобы до него легко было добраться. Потребуется всего несколько минут, чтобы достать его, подсоединить к проводу за томами энциклопедии, замкнуть проводку и привести в действие детонатор в зале внизу. Мозес прикинул, что кабинет Шасы далеко от точки взрыва, несколько стен и бетонных плит смягчат последствия и позволят Мозесу выжить, но сам зал заседаний будет полностью разрушен. Он и впрямь славно потрудился сегодня, и, когда свет в комнате потускнел, Мозес лег на диван и натянул на плечи одеяло.

На рассвете он встал, в последний раз осмотрел кабинет, с сожалением взглянул на паутину трещин на потолке. Собрал свои пакеты, вышел через потайную дверь и зашел в мужской туалет.

Умылся в раковине и побрился. Тара положила ему в пакет с едой бритву и полотенце для рук. Затем надел костюм шофера и кепи и закрылся в одной из кабинок. В кабинете Шасы он ждать не мог, потому что Триша приходила в девять, но и незаметно выйти через главный вход до того, как в парламенте закипит работа, он тоже не мог.

Он сидел на крышке унитаза и ждал. В девять утра в коридоре послышались шаги. Потом кто-то вошел и занял соседнюю кабинку, кряхтя и громко выпуская газы. В следующий час в туалет через небольшие промежутки заходили мужчины – в одиночку и группами, мочились и мыли руки. Но в середине утра наступило затишье. Мозес встал, собрал пакеты, сосредоточился, покинул кабинку и уверенно вышел в коридор.

Коридор был пуст, и Мозес пошел к лестнице, но на полпути застыл от ужаса и приостановился на полушаге.

Два человека поднялись по ступенькам и свернули в коридор, прямо навстречу Мозесу. Они шли, погруженные в разговор; тот, что пониже и постарше, жестикулировал и что-то энергично говорил. Второй человек, моложе и выше ростом, внимательно слушал, и его единственный глаз блестел от сдержанного оживления.

Мозес заставил себя пойти им навстречу, его лицо превратилось в бесстрастную тупую маску, как у всякого африканца в присутствии белого господина. Когда они сблизились, Мозес почтительно отступил в сторону, давая этим двоим пройти. Он не смотрел в лицо Шасе Кортни, но позволил взгляду скользнуть в сторону.

Когда они поравнялись друг с другом, Шаса рассмеялся чему-то сказанному собеседником.

– Глупый старый осел! – воскликнул он и искоса взглянул на Мозеса. Перестал смеяться, и на его лице появилось удивление. Мозес подумал, что Шаса остановится, но собеседник схватил того за руку.

– Вы еще не слышали самого интересного… она не отдавала ему штаны, пока он…

Он потащил Шасу к его кабинету, и Мозес, не оглядываясь и не ускоряя шага, спустился по лестнице и вышел через главный вход.

«Шевроле» ждал на стоянке, как и думал Мозес. Он положил пакеты в багажник и прошел к месту шофера. А когда сел за руль, Тара наклонилась с заднего сиденья и прошептала:

– Слава Богу, я так о тебе беспокоилась!

Приезд Гарольда Макмиллана и его свиты вызвал волнение и надежды не только в Кейптауне, но и во всей стране.

Английский премьер-министр завершал долгую поездку по Африке, в ходе которой посетил все английские колонии и страны, входящие в Британское Содружество. Из всех этих стран Южная Африка была самой большой, богатой и процветающей.

Его приезд имел разное значение для разных слоев белого населения. Для англоговорящих граждан это было подтверждение тесных связей с Британией и оправдание глубокой преданности своей старой родине. Визит подтверждал дарующее безопасность ощущение, что они остаются частью всего Содружества, и сознание того, что между двумя странами, которые больше века стояли плечом к плечу и вместе прошли через ужасные войны и экономические кризисы, по-прежнему существует нерасторжимая кровная связь. Визит давал возможность выразить и подтвердить свою верность и преданность королеве.

Для африкандеров-националистов этот визит означал нечто совершенно иное. Они вели с британской короной две войны, и хотя многие добровольно сражались рядом с британцами в двух других войнах и отличились в бою не только при Делвильском лесу и Эль-Аламейне [282]– многие другие, в том числе большинство членов правительства, яростно сопротивлялись объявлению войны кайзеру Вильгельму и Адольфу Гитлеру. В правительство националистов входили люди, которые активно противились военным усилиям Южно-Африканского Союза под руководством Яна Сматса, и очень многие высокопоставленные чиновники были, как Манфред Деларей, членами «Оссева брандваг». Для этих людей визит английского премьер-министра означал признание их суверенных прав и значения как правителей самого передового и процветающего государства Африки.

Во время своего пребывания Гарольд Макмиллан был почетным гостем в «Грот-Шуре», официальной резиденции южно-африканского премьера, и кульминацией визита должно было стать его выступление перед обеими палатами парламента, сенатом и палатой представителей на их совместном заседании. В день приезда в Кейптаун английский премьер-министр будет вечером почетным гостем на частном ужине, на котором познакомится с министрами правительства доктора Фервурда, лидерами оппозиционной Объединенной партии и другими влиятельными лицами.

Тара страстно ненавидела эти официальные приемы, но Шаса проявил настойчивость.

– Часть нашего договора, моя дорогая. Приглашение адресовано мистеру и миссис, а ты пообещала не устраивать скандалов на публике.

В конце концов она даже надела бриллианты, чего не делала много лет, и Шаса оценил это и всячески ее хвалил.

– Ты потрясающе выглядишь, когда так наряжаешься, – сказал он, но по дороге в объезд северного склона Столовой горы к «Грот-Шуру» она была молчалива и рассеянна.

– Тебя что-то тревожит? – спросил Шаса, одной рукой ведя «роллс», а другой поднося к сигарете золотой «Ронсон» [283].

– Нет, – быстро ответила она. – Только перспектива говорить правильные слова в комнате, полной незнакомых людей.

Истинная причина ее озабоченности была далеко отсюда. Три часа назад, везя ее со встречи с чиновницей Женского института, Мозес негромко сказал:

– Дата и время назначены.

Ему не нужно было объяснять подробнее. С тех пор как она в прошлый понедельник в начале одиннадцатого утра подобрала Мозеса у парламента, ночи и дни Тары были отравлены тайным знанием.

– Когда? – шепотом спросила она.

– Во время речи англичанина, – просто ответил он, и Тара зажмурилась. Дьявольская логика!

– Обе палаты заседают вместе, – продолжал Мозес. – Все будут там, все рабовладельцы и их сообщник и защитник, англичанин. Они умрут вместе. Этот взрыв услышат во всех концах света.