потерпел такую неудачу, о которой вспоминал со скрежетом зубовным, трясясь от злобы. Сектантский деятель по совместительству занимался спекуляцией… Или спекуляция была основным занятием его, а искание бога — второстепенным?.. Однако Макрушу не следовало принимать за вульгарного торговца трикотажными кофточками, модными босоножками и тому подобной пустяковиной. Макруша «барахлом» брезговал, брался только за дорогой товар. Когда несколько лет тому назад вошли в моду чернобурки, Макруша немедленно начал скупать их и продавать втридорога. Верные люди пересылали ему и получали от него самые различные товары. Заграничный нейлон, дорогая мебель, меха, золото, валюта, автомашины, новейшие лекарства — вот с чем имел дело Макруша. Неделю тому назад ему прислали из Узбекистана «партию» ковров — неважных, грубой работы, к тому же довольно дорогих. Ни первое, ни второе, ни третье Макрушу не печалило: ковры в спросе, расхватают, какие есть, по любой цене. Однако — не расхватали. Буквально в тот же день, как на грех, появились в магазинах Приморска отличные недорогие ковры. Макруша еле-еле сбыл свой товар за полцены, потерпев убыток тысяч в десять. Скупого Макрушу такая потеря приводила в бешенство…

Машина, в которой ехала теплая компания, остановилась перед красным сигналом светофора на перекрестке. Крыжов оглянулся:

— Раньше, конечно, легче было, — пояснил он. — В таких делах, как твои, раздолье, ежели в магазинах ничего нет. Тогда — пользуйся. К примеру, мыло, спички, сахар — что на них сейчас наживешь? Ничего, они везде, где хочешь есть. А бывало тысячи зашибали.

Макруша вздохнул. Он и сам с тоской вспоминал первые послевоенные годы, когда стране было трудно, когда не хватало товаров, продуктов, когда в магазинах стояли очереди, когда не говорили «я купил», а «я достал». Бойкого дельца так и звали: «О, он доставала!». Именно в ту нелегкую для честного человека пору «доставалам» и спекулянтам было раздолье: масло, крупа, конфеты, не говоря уже о мануфактуре, обуви, трикотаже, — за что ни возьмись, можно продать и перепродать с изрядным барышом. Спекулировали книгами, ботиночными шнурками, резинками для дамских подвязок — всем, в чем ощущался недостаток. И скорбь Макруши по прошлому была понятна. Ведь сейчас все реже и реже мелькает среди покупателей мерзкая морда спекулянта: спекулировать ему нечем. А если чего и нет сегодня — будет завтра. Люди не хотят больше бросать зря свои трудовые рубли…

— Что было, то прошло, — равнодушно сказал Дзакоев, которого Макрушины невзгоды нимало не трогали. — Ты свое найдешь.

«Найдешь! — сердито подумал Макруша. — Не просто это — «найти».

После провала аферы с коврами, Макруша долгое время ходил сам не свой. Угнетала мысль, что за одним крупным поражением последуют новые. Советская власть наступала, и Макруша чувствовал: опять — в который раз! — планы его рушатся. Рушатся основательно, это он тоже знал по опыту минувших лет, минувших бед. И нового подходящего «дела» не предвиделось. Совсем расстроило его известие, что знаменитая в жульническом мире спекулянтка Раечка переменила специальность, стала базарной гадалкой. В конце концов, чтобы, как он говорил, «оправдать убытки», Макруша решился на отчаянное предприятие. Цигейка, которую только что привезли к Прасолу, была краденая. Сложными и трудными путями ее воровали на заводе, передавали Луцыку. Луцык со знакомым проводником пассажирского поезда отправил тюк в Приморск. На вокзале груз приняла Люська, сдала в камеру хранения. Старуха вообще выполняла различные поручения Макруши, платил он ей хорошо. Сданный Люськой багаж ночью, перед уходом московского поезда, получил Крыжов. На поезд с тюком не пошел, вышмыгнул из вокзала к машине, где сидел Макруша. Затем мех попал к Прасолу, оттуда пойдет к надежному скорняку. «Легко ему говорить «найдешь», — сердился Макруша на Дзакоева. — А с краденым свяжешься — того и гляди погоришь».

— Ладно! — вслух произнес Макруша, когда в светофоре зажегся зеленый огонь и машина, фыркая мотором, двинулась дальше. — Хватит вспоминать да жаловаться. Давай о деле поговорим. Устроить тебя на работу можно.

— Раз можно, то устраивай, за благодарностью не постою, — пообещал Дзакоев.

— В ту «забегаловку», что ты хотел, я тебя втолкну. Буфетчиком. Подходит?

— Подходит! — весело откликнулся Дзакоев.

Примеченная им «забегаловка» находилась недалеко от завода. Завести знакомство с кем-нибудь из рабочих там легче всего.

Дзакоев пристально посмотрел на Макрушу. Догадывается он или нет, почему Дзакоева интересует именно эта «забегаловка»? Черт его знает… Может, и догадывается.

— Я тебя с парнем, который назначениями по ресторанной линии ведает, сведу.

— Сведи. Здорово у тебя получается.

— Ты меня еще не знаешь, — самодовольно ухмыльнулся Макруша, отчего щучья физиономия его как-то перекосилась. — Я такие дела делаю, что — ого!

Макруша не хвастался. Этот плюгавый неприхотливый в еде и питье щучьего обличья человечишко по справедливости мог считаться спекулянтом общесоюзного масштаба. Правда, за Уральские горы сфера его деятельности не распространялась, но и европейской части страны ему вполне хватало. Протянуть свои щупальцы далеко от Приморска он смог благодаря собратьям по вере — там, где находилась община иеговистов, были и доверенные люди Макруши. Спекулянтов ловили, осуждали, но до Макруши пока милиция не добралась: своих сообщников он к себе не подпускал, действовал через третьих, а то и четвертых лиц. При аресте выдать настоящего главаря они не могли — никто из них Макрушу не видел, с ним не встречался. Свидания между сообщниками-спекулянтами тоже носили случайный характер. Друг с другом участники «операции» не связывались, каждый знал только одного сотоварища. Энергичный, волевой, опытный конспиратор, Макруша сумел оставаться ненаказанным.

«Да, повезло мне, что на такого человека натолкнулся, — подумал Дзакоев в ответ на заявление Макруши. — Без него — куда труднее было бы». И сказал:

— Один ты хорошие дела делал, а вместе мы с тобой… себя покажем. Ты только возле меня держись.

— Мне другой дороги нет… Да и ему тоже. — Макруша кивнул на сидящего впереди Крыжова.

— Какой дороги? — переспросил нерасслышавший Крыжов. — Вот он, твой дом, слазь.

Высадив Макрушу, двое поехали дальше, к родственнику «слуги килки», приютившему Дзакоева.

Близилось утро.

Как всегда, Макруша долго не мог заснуть. Жил он беспросветной, угрюмой жизнью. Каждую ночь не было сна, а забывшись, Макруша то и дело просыпался, долго слушал: не идут ли? Стук собственного сердца казался шумом шагов на лестнице. Не идут ли?.. Если не пришли в эту ночь, что будет в следующую?..

В большой темной комнате он жил один. Когда-то были жена, дочь… Где-то они теперь?.. Однажды в продуктовый магазинчик, которым заведовал Макруша, нагрянула неожиданная ревизия. Макруша попросился выйти на минутку и… отправился прямо на вокзал. Обосновавшись в другом конце страны, первое время вспоминал оставленную семью, думал, что неплохо бы дать весточку о себе. Но это значило рисковать, навести на след. И страх быстро победил человеческие