Этот маленький жест с его стороны смягчал мне боль утраты, как будто теснее привязывая меня к нему и превращая мое детское горе в странного, нового рода радость за чужое счастье.

На этом бы и окончить, но нет… Даже сейчас, с расстояния стольких лет, способных многое изменить и притупить, я с тяжелым сердцем перехожу к последним событиям в истории с кардиналом.

Прошли теплые ясные месяцы, и снова наступила зима – пора холодов, длящаяся у нас с мая по август, когда деревья стоят голые, южный ветер гонит бесконечные дожди и случаются морозные ночи, а то и несколько морозных дней и ночей подряд. Той зимой я тосковал по моему кардиналу и часто думал: где он теперь? Улетел ли он на север вместе с ласточками и прочими перелетными птицами? Верилось с трудом. Но и на плантации – этом маленьком уютном островке деревьев посреди травянистой равнины-моря – его тоже не было; и видимо, я никогда больше не увижу его и не узнаю, что с ним стало.

В один из августовских дней на плантации проводилась традиционная прогонка крыс с участием всех работников – своего рода большая ежегодная весенняя уборка. Излюбленными местами этих не самых приятных зверушек были корни громадного дуба, заросли кустов и деревьев, кучи древесных отходов, амбары с сырыми недублеными шкурами и прочие многочисленные хозяйственные постройки, в общем, целый крысиный город. Гонять их нужно было ранней весной – до того как молодая трава и побеги укроют землю от глаз. Крыс травили специальным дымом с примесью табака и серы, закачивая его в норы. Я стоял рядом с одним из работников, наблюдая, как он очищает нору после выкуривания, как вдруг в одной из куч, отброшенных его лопатой, среди соломы и мусора заметил яркий блеск чего-то алого. Быстро присев, я вытащил из кучи сверкающий красный хохолок. Хохолок моего потерявшегося кардинала! Рядом обнаружились его серое крыло, несколько хвостовых перьев, белые перышки с грудки и даже парочка косточек. Увы! Продрогший, намокший, продуваемый на голой ветке всеми ветрами, он, должно быть, решил поискать убежище на земле, где его схватила, затащила к себе в логово и сожрала какая-то крыса.

Его печальный конец вызвал во мне новую, куда более жестокую волну боли – такой острой, что воспоминание о ней живо до сего дня. Как же я любил его, моего кардинала, мою первую птицу в клетке. И последнюю. Держать птиц в клетке с той поры я не мог – полученный урок слишком глубоко запал мне в душу. Урок этот гласил, что птицам, как и нам, сладка свобода и прекрасен мир вокруг. А когда время притупило первую, самую острую тоску, я даже смог улыбнуться, думая о том, что кардинал всё же отыскал путь на свободу: ведь, в конце концов, он счастливо прожил несколько чудесных месяцев подлинной птичьей жизни, ради которой его соткала и устроила природа и которой он и близко не вкусил бы за все годы своего заточения, как не может ее вкусить никакая птица в клетке. Даже та, чьи громкие и сладкие напевы вот-вот разжалобят сердце доброго тюремщика, и он протянет ей кусочек сахара или веточку крестовника, исполненный уверенности, что жизнь его пленницы сладка и участь – справедлива.

Глава III. Уэлс-некст-Си, где собираются дикие гуси

Уютное местечко

Марш и сосновый лес

Дикие гуси на марше

Их интеллигентность

Тревога!

Их ум

Заповедник птиц в Холкхеме

Едва ли во всей Англии найдется место, где можно полнее насладиться дикой природой, морским уединением, дюнами, лесом, зелеными маршами[5] и серыми солонцами, чем в Уэлсе – древнем краснокирпичном городке в графстве Норфолк, в миле с четвертью от моря, за маршем, через который к городку проложена зеленая насыпь. Все блага, перечисленные выше, находятся здесь в радиусе полудневного брожения или фланирования (я не говорю «ходьбы», поскольку мой способ передвижения наполовину состоит из остановок и скамеечек). Этот городок, с его деревенским покоем и ощущением удаленности от мира, – идеально уютное местечко, сразу за которым вас встречает тихий зеленый Норфолк – графство ветвящихся дорог и аллей, старых ферм и рыжих деревушек, которые выглядят почти необитаемыми. Однажды, проходя такой деревушкой и уже почти уверившись в мысли, что в ней не осталось ни единой живой души, я неожиданно набрел взглядом на древнего старика, сморщенного, высохшего и седого. Он стоял в саду за серым забором, и его одежда была такой же пепельно-серой, как лицо и волосы, что делало его почти неразличимым на фоне выцветших, покрытых пятнами лишайника старых штакетин. Иллюстрация общечеловеческого защитного рефлекса – он стоял, недвижно опершись на палку, уставившись на меня белесым тусклым взглядом, словно его бесконечно изумило появление незнакомца в его глуши.

Но куда милее мне безлюдный простор приморской стороны – заросшего марша, раскинувшегося по левую руку до самого Холкхема; в прошлом затопленной соленой равнины, отвоеванной у моря благодаря строительству той самой зеленой насыпи-дамбы, соединившей Уэлс с пляжем. Справа насыпь отрезана эстуарием[6], по которому в высокий прилив до самого городка прошмыгивают небольшие суда, дальше, до самого Блэкени, на многие мили раскатились однообразные серые солонцы. Между ними и морем высится полоса крутобоких дюн, поросших песколюбкой, за дюнами – пляж, за пляжем – море, но только когда прилив; в отлив же путнику открывается лишь необъятное одиночество песчаных гладей и зыбей, на целые мили лишенных признаков всякой жизни, если не считать белой ленточки присевших отдохнуть чаек и парочки мужчин да мальчишек, копающихся в песке в поисках живца, но так далеко, что кажутся, скорее, ворóнами. И только где-то за ленточкой белых чаек, за разбросанными точками человечков, лежит серебристо-серое море, помеченное разве что одним-двумя парусами, почти тающими на горизонте.

Чего еще желать душе? Чем дополнить идиллию покоя? Лесом! Вы не поверите, но здесь есть и лес – полоска соснового бора, вьющаяся несколько миль от уэлской дамбы до Холкхема по обращенным к маршу склонам дюн. Как часто в послеполуденные и вечерние часы, утомленный хождением по дюнам, пескам и маршам, я находил теплый, благодатный приют в его волшебном одиночестве, слушая, как в соснах играет бриз, в едином звуке соединяющий ветер и море.

Я ни за что не поеду в Уэлс «в сезон» с его бесконечными днями и жарким