Анненков был прав. Железная дорога существует уже 60 лет, и пески не засыпали ее. Хотя во время сильных бурь в поясе голых барханов перед Аму-дарьей полотно сильно заносит песком и движение прерывается на несколько часов или даже на сутки, но эти заносы не более часты и не более опасны, чем снежные заносы на других дорогах во время зимних метелей, которые также прерывают движение. Воду на некоторые станции подвозят, на других выкопаны колодцы, а туркмены, даже в первые годы после постройки дороги, не покушались на ее целость. Анненков был прав и в том отношении, что я преувеличил опасность наступления песков на оазисы. Оно идет гораздо медленнее, чем я полагал под впечатлением песчаной бури в барханных песках.　

Вернувшись в Мерв, я отпустил своих казаков, которые были рады вернуться на отдых в казарму после почти трехмесячного скитания по пескам и степям с ночевкой большею частью под открытым небом. Лошади также нуждались в отдыхе и подкормке, так как за последнее время в пути по Теджену, Мургабу и в барханных песках они питались скудно и редко видели зеленое сено, которым они питались, идя вдоль окраины песков в начале путешествия.　

Я уехал в Петербург, чтобы отбыть воинскую повинность, так как совместить это с геологической работой для железной дороги, как предполагали сначала, оказалось невозможным. Только в половине августа 1887 г., выдержав после лагерного сбора экзамен на прапорщика запаса, я освободился и в начале октября вернулся в Закаспийский край, чтобы продолжать исследования.

Глава VII

ОТ УЗУН-АДА ДО ЧАРДЖУЯ В ПОЕЗДЕ. ПЕСЧАНАЯ БУРЯ И МЕРЫ ПРОТИВ ЗАНОСОВ. МОСТ И ПЕРЕПРАВА ЧЕРЕЗ АМУ-ДАРЬЮ

Железная дорога была уже доведена до Аму-дарьи, и поезда от Узун-ада ходили регулярно, но медленно, так как полотно на большой части протяжения еще не было укреплено балластом. В купе мягкого вагона вместе со мной ехали офицер железнодорожного батальона, возвращавшийся из отпуска, и пожилой полковник, переменивший долголетнюю службу в Финляндии на новое место в Ташкенте, соблазнившее его крупным жалованьем и перспективой хорошей пенсии. С ним ехала его жена, очевидно заботливая хозяйка, судя по количеству корзинок, саквояжей и кульков с дорожной снедью, которыми она распоряжалась. Хотя в поезде был ресторан, но в нем кроме чая, вина и холодных закусок ничего нельзя было получить.　

За первую ночь мы доехали до Кызыл-арвата; город после перевода из него управления постройки на восток показался мне менее населенным, чем год назад. За день мы доехали до Теджена, и, глядя на скалистые цепи Копет-дага, с одной стороны, и унылую степь, окаймленную на горизонте песчаными холмами, то более близкими, то более далекими, — с другой, я вспоминал свое путешествие по их окраине и рассказывал попутчикам о происхождении песков и их наступлении на полосу оазисов. Полковник был удручен видом местности. По литературе и рассказам он составил себе представление о Средней Азии как о сплошном оазисе с пальмами, бахчами, фруктовыми садами и виноградниками, а целый день он видел унылую степь, пески и скалистые голые горы и услыхал о грозном наступлении песков.　

За вторую ночь мы миновали Мервский оазис. Я проснулся на ст. Уч-аджи, которую помнил в виде нескольких кибиток и землянок. Теперь здесь стоял хороший домик станции и несколько других возле него. Я заметил, что от вокзала в глубь лесков на юг идут столбы телеграфа.　

— Куда проведен телеграф? — спросил я у железнодорожного офицера.　

— К колодцам в пяти верстах от станции. Оттуда вода по трубе проведена сюда к полотну в колонку. Наш паровоз набирает воду.　

— Почему же линию дороги не провели вблизи этих колодцев, чтобы иметь воду тут же?　

— Во время постройки об этих богатых колодцах ничего не знали; возле станции также есть колодец, но воды мало и она солоноватая. Потом старый туркмен вспомнил, что на одной из караванных дорог из Мерва в Чарджуй были хорошие колодцы, и отыскал их. Но переносить всю линию было невозможно. У колодцев построили водокачку, и там живет машинист с двумя рабочими, как настоящие отшельники в пустыне.　

Я, конечно, записал этот факт нахождения богатого водоносного слоя среди песков Кара-кум. Он получил объяснение при позднейших исследованиях долины Аму-дарьи и песков к югу от железной дороги.　

Вскоре за ст. Уч-аджи ветер, дувший с утра, усилился, и началась песчаная буря. Песчаные бугры задымились, воздух наполнился пылью, солнце померкло. Мелкие песчинки проникали в вагон через все щели окон и трубы вентиляторов. Скоро можно было заметить слой их на подоконниках и на столике в купе, и я набрал их в бумажный пакет, чтобы потом определить диаметр песчинок, переносимых по воздуху на высоте 2–3 м от поверхности земли. Поезд по временам замедлял ход и еле двигался.　

— Он идет осторожно в больших выемках, где рельсы сильно заносит песком, — пояснил офицер. — А если занос будет большой, поезд остановится.　

— И что же, он будет ждать, пока с ближайшей путевой казармы пришлют рабочих, чтобы расчистить путь? — спросил я.　

— Это было бы слишком долго. Мы нашли более скорый способ. Когда поезд идет через пески между ст. Уч-аджи и Аму-дарьей, к нему в ветреную погоду прицепляют вагон с партией рабочих. Как только машинист остановит поезд перед выемкой с заносом, рабочие соскакивают, бегут вперед и очищают путь. Очистив его, они садятся, и поезд идет дальше до следующего заноса.　

— Но это задерживает проход поезда через пески!　

— Конечно, но обходится гораздо дешевле. Ведь иначе пришлось бы на каждых пяти верстах пути строить казармы и держать в них партии рабочих, которые были бы заняты только три-четыре дня в течение месяца на расчистке заносов. Бури, вызывающие сильные заносы, осенью и весной случаются довольно редко, а летом и зимой их почти не бывает.　

Действительно, поезд через некоторое время остановился, постоял минут двадцать, потом тронулся дальше, опять постоял и т. д. Поэтому до Чарджуя мы ехали целый день, тогда как в тихую погоду это расстояние проехали бы за четыре часа.　

— Приняты ли какие-нибудь меры против выдувания песка из-под шпал? — спросил я. — На насыпях это опаснее заносов.

— Меры приняты, — ответил офицер. —