подняты соответствующие сигналы флажного семафора, а их экипажи были построены вдоль левого борта. И вдруг, что-то совершенно незримое и неосязаемое как бы шепнуло мне сзади: перейди на левый борт! Повинуясь этому внутреннему чувству, я бросил строй, оббежал вокруг надстройки ГАС «Вега» и увидел на довольно большом расстоянии у балюстрады Приморского бульвара выше знаменитого пятачка у Памятника затопленным кораблям, стоящую пару двух самых близких мне людей, которых я никогда в жизни ни с кем бы, не спутал. Они размахивали руками над головой в прощальном приветствии нашему кораблю, картинка которой так и врезалась навсегда в мою память. В душевном порыве я сорвал с головы свою белую фуражку и тоже стал размахивать над головой так, чтобы они обязательно меня увидели.

Но вот корабль прошел боновые ворота, прибавил ходу, а я все стоял и размахивал фуражкой, опасаясь, что с ходового поста кто-нибудь сделает мне замечание и все закончится. Но этого не случилось, а я так и стоял, размахивая фуражкой, пока на корабле не сыграли, как и положено в таких случаях, боевую тревогу для установления на корабле боевой готовности номер два. Вскоре на траверзе Стрелецкой бухты подошли и заняли свое место в походном кильватерном строю те два отважных кораблика, и мы начали движение домой. За кормой таял, удаляясь, крымский берег, мы ведем нашего первенца-красавца на свой родной Северный флот.

В кильватерной колонне вместе с МПК-47 и МПК-33 идем домой на родной Северный флот. За кормой Крым, впереди Босфор.

* * *

Почти через год, когда я приехал домой в Севастополь в очередной отпуск, я спросил у мамы, видели ли они и поняли издалека, что это именно я размахивал им своей фуражкой? На что мама ответила:

– Да, видели и поняли, что это был ты.

Но, дескать, твой корабль прошел мимо нас так быстро, что я даже толком, по-матерински, всплакнуть не успела.