— Я останусь, Ворон Бури.

Устыдившись, что он так легко прочитал мои мысли, я покраснел.

— Нет, Имр, мы…

— Я не хочу иначе. — Влажный кашель, еще одна гримаса. — Мне недолго осталось на этом свете.

— Куда мы пойдем? — Во время битвы, будучи уверенным в смерти, я об этом не думал. Теперь, когда спасение было возможно, но «Бримдир» сожжен, а Имр умирал, я был в растерянности.

— Это твое решение, Ворон Бури.

Я усомнился, правильно ли я его услышал.

— Что ты имеешь в виду? Торстейн, Векель, они…

— Витки не может вести воинов, а Торстейн не такой вождь, как ты.

— Карли… — начал я.

— Хороший кормчий, но не предводитель отряда.

Я подумал об Олафе Две-брови, правой руке Карли, и тоже его отмел. Остальные выжившие были достаточно храбры, Вали Силач, Хрольф Рыжебородый и так далее, но они не были воинами, за которыми пошли бы люди.

— Ты сделаешь это? — прошептал Имр.

— Сделаю. — Я склонил голову, чтобы он не видел моего горя.

— Возьми мое серебро, Ворон Бури.

Мое сердце замерло.

— Имр…

— Мне оно больше не нужно… — Слова были невнятными.

Я сглотнул.

— Хорошо.

Имр не ответил.

Я посмотрел вниз. Его глаза были неподвижны, челюсть слегка отвисла. Он ушел.

Подавив скорбь — несмотря на свою хитрость, он был хорошим вождем, — я объявил, что пора уходить, пока не вернулись англичане. Никто не стал оспаривать приказ. Однако было девять раненых воинов. Пятеро были относительно подвижны, но остальные четверо едва могли стоять. Я был деловит, спрашивая, чего они хотят. Трое попросили избавить их от мучений; последний был без сознания. Тринадцать боеспособных из нас бросили жребий, используя черные и белые камни Карли. Я мог бы отказаться, но как новый вождь, я чувствовал, что важно участвовать во всем.

Олаф Две-брови вытащил первый белый камень, я — второй.

Я пожелал моим двум воинам, одному тихому человеку по имени Бослоф, другому — пьянице-болвану по имени Огмунд, быстрого пути в Вальхаллу, и после того, как они закрыли глаза, вскрыл им глотки своим саксом. Олаф Две-брови воспользовался топором. Я не смотрел, но попросил, чтобы и эти люди отправились в великий пиршественный зал Одина.

Потом пришло время уходить. Я помог поднять сундук Имра и был поражен его весом. Я оказался в чужой земле с дюжиной воинов, не имея ни малейшего представления, куда идти, но я был богатым человеком. Это было до смешного забавно.

Я на мгновение забыл о Лало; Векель упомянул его, и мы огляделись, но не увидели никаких его следов. «Он найдет наш след», — объявил я. Я надеялся, что прав, но главное, никто не стал оспаривать мой приказ.

Ни Торстейн, ни Карли Коналссон. Даже Векель.

Это сказало мне, что Имр был прав.

Глава двадцать девятая

Недалеко от холма, в глубине острова, находилось поселение. Когда мы, восемнадцать человек, прибыли туда, оно было только что покинуто. Дым струился с нескольких крыш, прежде чем его уносил свежий восточный ветер. Скопление крытых соломой однокомнатных мазанок — таких я видел тысячи. Вспоминая рассказы Имра, было легко догадаться, что жители были слишком хорошо знакомы с набегами норманнов и бежали, забрав свой скот и все, что могли унести.

Я выставил часовых на случай, если англичане решат нас преследовать. Остальные занялись поиском еды и припасов. Несколько кур упустили; их быстро поймали и зарезали. Тощий пес, рывшийся в мусорной куче, яростно залаял на меня и убежал. Мы быстро переходили от дома к дому. Нашлось немного, но, как сказал Векель, что-то лучше, чем ничего. Вали Силач показал всем свою добычу — колчан с двадцатью стрелами, бесценный для Лало и наших лучников. Торстейн нашла кучу капусты; не вся она была заплесневелой. Хрольф Рыжебородый обнаружил деревянное ведро с ячменной мукой на две ладони в глубину. Мне повезло больше всех — я наткнулся на окорок в сарае. Вероятно, слишком тяжелый, чтобы его унести, он был спрятан под грудой мешковины. Обрадованные, мы забрали и ее, чтобы использовать как одеяла.

Поиски почти закончились, когда появился Лало, сияя от уха до уха. Я сгреб его в медвежьи объятия. Пока Векель обнимал его следующим, собрались люди, в равной мере довольные и облегченные.

— Ты хорошо поработал, — сказал я.

Он нахмурился.

— Я бы поджег все четыре корабля, но англичане меня заметили. Пришлось бежать.

— Этого было более чем достаточно, Мандинка, — сказала Торстейн. — Ты спас нам жизнь.

Взгляд Лало скользил от одного воина к другому. Они кивали и бормотали слова благодарности. «Если кто-то и был о нем плохого мнения раньше, — подумал я, — то теперь оно изменилось».

— Ты все еще хочешь хольмганг? — спросил Лало у Хрольфа.

— Нет! — виновато ответил тот. — Я говорил по незнанию, Мандинка. Прости. Ты дважды спас мне жизнь с тех пор — когда мы поднимались на холм, и вот теперь. Я твой должник.

— Как и все мы, — провозгласил Векель.

Одобрительные возгласы. Удары рук по щитам. «Да!».

Лало просиял.

— Ты выглядишь довольным, как пес с двумя бод салахами, — сказал я.

— Пес с чем? — спросил он, пока Торстейн давилась от смеха.

— С двумя бод салахами. Членами.

Лало счел это уморительным, но внезапно его поза изменилась.

— Там кто-то есть! — Он метнулся к хижине на краю поселения. Добравшись до дверного проема, он прыгнул внутрь с копьем наготове.

Я бросился вперед с мечом в руке. Я слышал, как за мной бегут другие.

Лало вышел с девочкой лет двенадцати, босой и в рваной одежде. Она бросала на него испуганные взгляды, но не пыталась бежать и залилась слезами. Я не мог не улыбнуться.

— Она никогда не видела бламаура, — сказал Лало. Если он так говорил, это было приемлемо.

— Пожалуй, ты прав, — вставила Торстейн. — В этой дыре никто не видел.

— Ты меня понимаешь? — спросил я по-ирландски.

Легкая морщинка на лбу, взгляд, словно она почти поняла.

Имр говорил, что язык Уэст-Бретланда похож на ирландский. Я повторил, медленнее.

— Понимаю, — сказала она.

— Мы тебя не обидим, — сказал я ей.

Неуверенно она полуобернулась к Лало.