Новицкий был польщен комплиментом, но разговоры о перемене веры не мог принимать совершенно серьезно. Измена христианству казалась ему равной измене воинской присяге, если не еще более мерзким поступком. Не желая, впрочем, объясняться чересчур долго, Сергей решил отшутиться. Он сказал с усмешкой, что одними словами в этом деле не обойдешься, что, насколько ему известно, от него потребуют разрешить над собой некоторую операцию. А ее взрослому человеку вынести достаточно сложно. Когда Зейнаб поняла смысл его ломаной, запинающейся речи, лицо ее вспыхнуло, она вскочила, едва не попав ножкой в золу, повернулась и выскочила из дома.

Шавкат, молчавший во время беседы, посмотрел на Новицкого с осуждением и помотал головой. Тот и сам уже не понимал, как мог решиться отпустить такую шутку совершенно в духе гвардейских казарм и офицерских собраний. Щеки у него самого запылали, едва ли не засветились. Он пробормотал себе в бороду: «Ну и дурак же ты, Сергей Александрович!», полез на постель и застыл, отвернувшись к стене, натянул одеяло на голову…

II

Зейнаб не приходила несколько дней, и все это время Новицкий провалялся на топчане, то вглядываясь в черные перекрестия стропил, то, устроившись на боку, отколупывая тонкие щепочки от деревянной обшивки стены. И вдруг его посетил неожиданный гость.

Ближе к вечеру, солнце уже ушло от порога дома, в дверь заглянул Зелимхан. Шавкат сидел в углу, так, чтобы хорошо видеть пленника, и строгал палочку – одно из любимых занятий мужчин в ауле: подобранный невесть где кусок дерева уходил постепенно весь в стружку. После чего Шавкат находил новый обрезок и принимался скоблить и его. «Занятие, – думал Новицкий, – бессмысленное, как и сама жизнь. Сначала дается нам твердый отрезок времени бытия, но мы лениво снимаем с него годы стружка за стружкой, пока в руках наших не остается одна пустота…»

Увидев старшего, Шавкат вскочил на ноги и вышел за ним во двор. Сергей напрягся, готовясь с достоинством принять любую перемену в существовании: от освобождения до спуска в зловонную яму. Он вслушивался в голоса, сжимая кулаки так, что длинные ногти впивались в ладони. Скоро новая тень легла на порог, и в помещение вошел незнакомец.

Он был высок, выше, пожалуй, Новицкого, худощав, двигался порывисто, выглядел человеком крепким, устремленным к своей, ему одному видимой цели. На нем было обычное платье горцев, не богатое, не чистое, но и не слишком засаленное. Зайдя в помещение, он шумно втянул воздух и заметно передернул плечами. Следом вбежал Шавкат, поставил низенький табурет, после чего, поклонившись, исчез. Незнакомец опустился на сиденье и заговорил. По первым же звукам голоса Новицкий вспомнил его.

– Bonsoir, monsieur! [65]

Новицкий сел и откашлялся, прежде чем ответить на приветствие гостя. Это был тот самый европеец, которого он встретил в кунацкой разбойничьего аула.

– Меня зовут Ричард Кемпбелл. Как я понимаю, вы по-английски не говорите. Следовательно, воспользуемся чужим, но одинаково знакомым нам языком.

– Я читаю английские книги, – признался зачем-то Новицкий, – но говорить мне здесь не с кем.

– Здесь, – Кемпбелл оглядел помещение, в котором содержали Сергея, – говорить не с кем ни на каком цивилизованном языке. Тем не менее у вас есть определенное преимущество: я знаю только несколько русских слов и, даже вооружившись словарем, вряд ли разберу простейший газетный текст.

– Кто вы? – спросил Сергей, тщетно пытаясь сообразить, с какого небесного тела свалился в Кавказские горы этот британец.

– Имя – Ричард, фамилия – Кемпбелл. Занятие – литератор. Корреспондент газеты «Morning chronicle» [66].

Новицкий ответил, стараясь попасть в тон, взятый пришельцем.

– Сергей. Новицкий. Корреспондент. Газета «Санкт-Петербургские ведомости».

Сказал и усмехнулся, вспомнив, что на самом деле посылал в столичное издание два письма. Одно, с описанием ермоловского похода в Акушу, напечатали, правда, без подписи. Другое – с некоторыми соображениями о возможном усилении русского присутствия на Кавказе – до сих пор лежало в редакции.

– О! Коллега! – завопил радостно Кемпбелл и приподнялся, чтобы дотянуться до Сергея, обменяться рукопожатием. Ладонь у него была сухая и твердая. Новицкий решил, что эти руки привычны и к инструментам иного рода, чем очищенное перо.

– Так что же делает англичанин на окраине Российской империи? – осведомился Новицкий.

Он развернулся на топчане лицом к гостю и привалился к стене. С утра чувствовал себя еще более нездоровым и слабым, а потому искал дополнительную опору.

– Прежде всего, я – шотландец, – как бы между прочим заметил Кемпбелл. – Но работаю для лондонской прессы. Мои читатели хотят знать, что происходит в самых отдаленных уголках нашей планеты. Да мне, признаюсь, это и самому любопытно.

– Вы приехали из Санкт-Петербурга? – спросил Сергей, впрочем, уже заранее зная ответ.

Кемпбелл хмыкнул.

– Ну что вы, мистер Новицкий. Если бы я поехал обычным, официальным путем, я бы до сих пор сидел в петербургских приемных. Нет, признаюсь вам, я пробрался сюда из Турции. Стамбул – Синоп – Трабзон и – на север, через самое море. Честно говоря, не самые лучшие часы моей жизни. Шторм, ночная высадка, бешеная скачка к предгорьям и вот я уже более года брожу от одного селения до другого.

– То есть вы здесь как лицо совершенно случайное. Более того – нарушившее законы Российской империи.

– Помилуйте, коллега! – захохотал Кемпбелл. – Вы же не собираетесь схватить меня и выдать вашим властям.

– Конечно же, нет, коллега, – ответил Новицкий, попадая шотландцу в тон. – Да если бы и захотел, то не смог бы.

Кемпбелл сделался очень серьезен.

– Поверьте, Серж… Разрешите уж называть вас по имени. А меня друзья зовут Дик… Поверьте, мне крайне неприятно видеть европейца, собрата, коллегу, в таком положении. Если я могу быть чем-нибудь вам полезен, с удовольствием окажу такую услугу.

– Вряд ли вы сможете предпринять нечто существенное, – Новицкий старался, чтобы голос его звучал беззаботно. – Выкрасть меня не сумеете? Выкупить? Тогда я стану вашим рабом, а зачем же мне менять виды неволи?

– Кто говорит здесь о рабстве? Никогда англичанин не будет рабом и не захочет обратить в рабство другого. Но вы правы – выкупить вас я не смогу. Подобные суммы не входят в смету моих расходов.

– А вы не предполагаете, Ричард, что