— Может Вы и правы, мне горько, что мой народ, был нищ, разобщен и покорен. Сколько детей так и не стали взрослыми, не стали счастливыми.

— Но вы — то ученый, Вы должны понимать, что не созрели еще исторические условия для объединения славян.

— Я не могу простить, память моей крови не может простить.

— Сева, сколько таких ксенофобов история отправила на свалку. Вы, вряд ли, сможете быть историком, вы нарушили главное правило — не вмешиваться в прошлое.

Вот так, Всеволод Шишков не защитил диссертацию в Институте военной истории.

Правда, ходят слухи, что его пригласили в одно секретное ведомство, где его таланты, возможно, найдут применение.

Они встретились на набережной, Сева сидел уже почти сутки, на лавочке у парапета, сердобольный Юрасик, носил ему пирожки и компоты из студенческой столовой.

Шел нудный осенний дождь, Сева промерз, и впал в полудрему, когда его лба коснулась горячая ладонь. Из пелены дождя сначала проступала рука, потом знакомый силуэт. И вот же Сева подхватил Гаухар на руки, прижал любимую, готовый защитить от всех потусторонних сил.

— Все хорошо любимый, мы вместе, будем жить настоящим, верить в будущее. И помнить прошлое.

P.S.

В город пришло бабье лето, скоро теплые дни сменяться дождями. Модницы и модники наденут шляпы и платки, а пока в популярный салон в центре города зашел респектабельный мужчина.

Модный стилист заметил, как блеснули караты на манжетах белоснежной рубашки.

— Чего желает, господин? Бриться, стричься, маникюр.

— Просто покраску. В радикальный черный цвет.

— Напрасно, у вас прекрасный медный оттенок, очень благородный рыжий цвет.

Профессор Розенкранц остановил дальнейшие восхваления стилиста строгим взглядом.