– по приговорам военного трибунала) уместно сравнить итоги «трудов» уголовного суда Грасса[557]. Получив от прикомандированного народного представителя монтаньяра Барраса разрешение называться революционным трибуналом, он принимается 15 фримера II года (5 декабря 1793 года) судить контрреволюционеров и заседает почти ежедневно на протяжении долгих пяти месяцев. Из 200 обвиняемых к высшей мере им приговорены только 29 человек, 131 человек оправдан, остальные остаются в тюрьме, семеро высланы; к смерти приговорены 14,5 %. Конечно, эта относительное великодушие отчасти объясняется свирепостью первоначальных репрессий, а также бегством многих контр-революционеров, однако состав трибунала и в особенности личность общественного обвинителя (Вашье) позволяют говорить об их склонности к умеренности, сильно отличающей этот суд от других военных трибуналов – во всяком случае, на первый взгляд…
Не приходится удивляться тому, что география этих военных трибуналов подчинена географии внутренних конфликтов, хотя свою роль играет и близость границ (см. карту 8). Есть два заметных исключения: Нижний Рейн, где изначально трибунал, связанный с революционной армией, предназначен для нескольких коммун в придачу к Страсбургу[558], и восточная часть департамента Нор, где несколько военных трибуналов создаются с опозданием, только в конце лета – осенью 1794 года, после возвращения французскими войсками городов, долгие месяцы остававшихся в руках иностранных армий[559]. В остальном же почти каждая армия создавала в тот или иной момент минимум один трибунал. От Нижней Шаранты[560] до департаментов Бретани и Сарта Вандейская война принуждала прибрежные армии и Западную армию создавать очень много военных трибуналов.
Что касается стратегической роли Луары в первоначальных попытках удержать «вандейцев» в южной части бассейна реки, очевидных уже по последовательным отправкам туда народных представителей[561], то на карте отражено наличие близ реки десятка военных трибуналов, некоторые из них судили особенно сурово[562]. В одном только департаменте Нижняя Луара они отправляют на казнь много тысяч пленных; огромное их большинство приговорены в Нанте и в Савене трибуналом Ленуара и в особенности трибуналом Биньона[563]. Военный трибунал на вандейском острове Нуармутье, учрежденный после захвата острова в первые дни 1794 года, отправляет под залпы расстрельной команды более тысячи пленных.
С этого острова, с боем взятого у неприятеля и переименованного в Île de la Montagne (остров Горы), народные представители-монтаньяры Бурботт и Приёр-де-ла-Марн пишут в Конвент 14 нивоза II года (3 января 1794 года) вполне откровенное письмо на тему задачи, поставленной ими перед трибуналом: «Разбойники потеряли 500 человек, еще 1200 сложили оружие. Среди них 10–12 главарей. В наши руки попал сам злодей д’Эльбе, верховный главнокомандующий этих королевских католических армий, раненый при Шоле и считавшийся мертвым. <…> Только что созданный нами военный трибунал расправится со всеми этими предателями без суда и следствия»[564]. Д’Эльбе расстреляют сидящим в кресле из-за множества ран, полученных им в Шоле в октябре 1793 года, вместе со всего тремя другими приговоренными, остальных же защитников Нуармутье, хоть и сложивших оружие, расстреливали по несколько десятков за раз. Еще один пример – трибунал Парен-Фелиса, свирепствующий в Анже и тоже приговаривающий к смерти тысячу человек[565].
Однако, принимая во внимание, что каждый из этих военных трибуналов в принципе должен был проявлять неумолимость, нельзя не отметить следующее: помимо тех, что создавались спешно, в местах едва отгремевших боев, как на Нуармутье, где возмездие победителя больше похоже на месть, чем на настоящее правосудие[566], есть и другие, выносящие немало оправдательных приговоров. Так, трибунал Ленура в Нанте выносит вдвое больше оправдательных, чем смертных приговоров[567], а военный трибунал Ла-Рошели, вынесший с октября 1793 года по конец нивоза II года (середину января 1794 года) 591 приговор, в трети случаев принимает решения об отсрочке слушания и только 60 человек приговаривает к смерти[568].
Изыскания историка Эрика де Мари об объявленных вне закона подтверждают важность подобных нюансов при всем ужасе от количества вынесенных трибуналами и судами смертных приговоров. Из 21 799 лиц, объявленных вне закона, казнят 13 048[569]. Объявленных вне закона людей оправдывают, например, из-за невменяемости, опьянения, их могут признавать «введенными в заблуждение» или принужденными к бунту контрреволюционерами; все это обстоятельства, которые судьи не обязаны учитывать при применении безжалостных к этой категории подсудимых законов. Следовательно, сравнение карты казней и карты судов над поставленными вне закона (см. карты 7 и 9) проливает свет на большую разницу между департаментами и позволяет выявить те из них, где, судя по множеству объявленных вне закона, проявляют относительное милосердие: особенно выделяются Ду, где из 673 таких подсудимых к смерти приговаривают только 63 (9,4 %), Пюи-де-Дом (28 из 162, или 17,3 %) и Верхняя Марна (две казни на 76 подсудимых вне закона, или 2,6 %)[570].
Естественно, сверх этих подлежащих подсчету аспектов нельзя не попробовать оценить как психологическое, так и медицинское воздействие тюремного заключения на избегнувших гильотины или расстрела, спрашивавших день за днем, когда пробьет их последний час. Только как сделать это по прошествии двух с лишним столетий, располагая свидетельствами о неволе, чаще всего записанными после Термидора и, очевидно, предвзятыми, как, например, изданное при Директории свидетельство Антуана Франсуа Деландина с обвинительным заголовком «Картина тюрем Лиона для истории тирании 1792–1793 годов»?[571] Вкупе с поэмой, озаглавленной «Царство террора»[572], эта брошюра описывает тюрьму как своеобразный зал ожидания, где «смирные жертвы ждали дня, что должен был привести их на скотобойню правительства»[573]. Собственно, эту «картину» можно распространить и на другие страны и времена, где и когда узники, чьи сутки растягиваются на гораздо больше 24 часов, мучаясь от скученности, занимают себя разговорами, глуша страх, что тюремщик выкрикнет их имена, мечтают, готовят попытки побега и т. д.
Другой пример такого свидетельства, интересный, пусть и полный неправдоподобия и предвзятости, – «Воспоминания узника, служащие для истории тирании Робеспьера» малоизвестного тогда автора, близкого к жирондистам, по имени Оноре Риуфф[574]. Схваченный в Бордо в начале октября 1793 года и переведенный в Париж, он находится там в заключении до следующих за 9–10 термидора дней, так и не представ перед Революционным трибуналом. Его брошюра, написанная зимой 1794 года, выдержала сразу два тиража в столице и еще несколько в провинции, что доказывает ее успех, и, что неудивительно, еще один тираж при Реставрации в 1823 году. Он сообщает подробности, порой достойные интереса, об условиях заключения в тюрьме Консьержи, по соседству с Революционным трибуналом; остальное дорисовывают его воображение и документы, собранные им, судя по всему, после Термидора (главным образом памфлеты и газеты). Если верить автору, он
