Такой взгляд на супружество оказался неожиданностью для дона Стефано, растерянно пробормотавшего:

— Если подобное чувство сохранится в течение всего брака…

— Правильно рассуждаете, — насмешливо подтвердил дон Хосе. — Много я видел влюблённых молодожёнов, которые через год-два смотреть не могли друг на друга.

— Но сеньора Tереса… — дону Стефано совсем не хотелось узнать, что идальго был рогоносцем.

— Не позволила Хетафе узнать, подлинно ли она добродетельна, — развёл руками дон Хосе.

Вообразив все казни египетские, которым гость хотел бы подвергнуть своего «родственника», дон Стефано процедил:

— Бьюсь об заклад, вы пытались проверить на прочность добродетель сеньоры Рамирес.

— А то как же! — кивнул чудище. — Вы смотрите сейчас на мою рожу и не догадываетесь, что до оспы я был первым красавцем в наших краях, не чета Алонсо Рамиресу. Он женщинам нравился, потому что остёр на язык, а лицом — таких через одного. Моя знатная грымза потому за меня и вышла, что хорош я был, отлично фехтовал, одевался. Засела в Хетафе, и скоро ей до моей красоты дела не стало — видите ли, графской дочке здесь недостаточно низко кланялись. На Рамиресов шипела — бедные дворяне держатся с ней как с ровней. Надоело мне, пытался я подбить клинья к сеньоре Тересе. Служанку подкупил, устроил, когда идальго со старшим сыном и дочкой в отъезде был, чтоб двое слуг срочно уехали на ночь глядя, а собакам и второму сыну девчонка-служанка сонного зелья подсыпала.

— Ничего себе! — оторопел дон Стефано.

— А что? Если женщину в спальне застать врасплох, дело может и выгореть, а потом куда ей деваться? Может, кстати, ей и понравится, я в своё время дорогим девкам в столице платил, чтоб обучили всякому разному… ну вы понимаете. У Рамиреса таких денег никогда не было…

Гость сидел, подперев одной рукой щёку, а второй держа за черенок надкусанное яблоко и слегка покачивая его. Хозяин продолжил. Ему, очевидно, хотелось излить душу, хотя хвастаться было нечем.

— Калитку мне дурёха молоденькая отворила, думала — я к ней заявился, а я пригрозил, велел молчать — и к сеньоре. Не хотел я ей зелья давать, не помню уже, что служанке наговорил, чтобы она усыпила только собак и мальчишку. Забрался через окно и встал дурак дураком, смотрю на неё, спящую, — дон Хосе помолчал. — Сеньора Тереса была такая красивая в лунном свете, спокойная, казалась совсем молодой. Мне бы сразу наброситься на неё, а я стоял, любовался… На цыпочках подошёл к кровати. Тут скрипнула половица, женщина и проснулась.

— И? — слушатель подался вперёд.

— И ничего. Я что-то забормотал, не смог её тронуть, ну не насильник же я!

— Да? — не удержался от комментария дон Стефано, подумав про себя: «Зачем тогда заявился?»

— Что «да»? Я стоял, говорил… а она в меня швырнула подушкой. Что засмеялись? Ерунда, но отвлекло на секунду, а вторую подушку она успела ножницами распороть — шитьё у изголовья лежало. И стоял я рядом с этой кроватью в пуху и перьях, как сейчас вспомню — отплёвывался, тут не до женщины стало.

— А сеньора Тереса?

— Схватила мужнино ружьё со стены. Стоит, глаза засверкали, я её такой и не видел! Тихая она была, кроткая женщина, кто бы подумать мог, что так разъярится!

— Слышал, бывает, что смирные люди, если их как следует разозлить…

— А я видел! Заставила она меня выйти через основные ворота на площадь, в воздух пальнула, чтоб все соседи видели, как она меня выгоняет. «Вы, — говорит, — вошли через чёрный вход, а выйдете через парадный!»

— Остроумно, даже идальго лучше бы не придумал, — на сей раз дон Стефано не потрудился скрыть насмешку над «родственником». — Кто-нибудь мог случайно увидеть, что вы забираетесь в дом. Если вышли бы тайным путём, доброе имя сеньоры всерьёз пострадало бы.

— Вот-вот… а так никто не верил, что она меня позвала. Идальго в первое же воскресенье, выйдя с супругой из храма, с моей женой поздоровался, а мне сказал: «Прошу вас, дон Хосе, в мой дом не приходить и никого из моей семьи в свой дом не приглашать».

— Не вызвал на поединок?

— Нет, побрезговал. Или знал, что я лучше фехтую и убил бы его с удовольствием. А так никто с того дня со мной в Хетафе не знался. К моей донье Фенисе все с уважением, ко мне — никак, будто и нет меня. Сына я от такого позора в Сегилью отправил и сам бы уехал, но история по провинции разошлась, и где бы я ни появился — шептались, хихикали. Возьми я силой сеньору Тересу, и то было бы меньше срама.

— Не самые приятные воспоминания у вас связаны с этой семьёй, — меланхолично прокомментировал дон Стефано.

— Теперь понимаете, почему я упёрся? Конечно, прибрать окрестные земли — милое дело, но когда идальго добился от короля льготы — слишком туманно. Поладили б в первый же год, не случись этой истории. Больше, чем получить земли, мне хотелось прижать гордецов, которые смели от меня отворачиваться! Кто они и кто я! Ладно бы только идальго, но и простые крестьяне!

Гость кивнул — эти чувства ему были понятны. Смутно припомнив, что в связи с оспой идальго говорил только об одном сыне, дон Стефано, чтобы заполнить паузу, пробормотал:

— Второй сын сеньора Рамиреса, если не ошибаюсь, умер ещё до эпидемии?

Неожиданно дон Хосе напрягся и наклонил голову, с подозрением глядя на кабальеро:

— Почему вы спросили? Я здесь ни при чём! Мальчишка погиб — не моё дело! Я точно девке сказал, сколько зелья подсыпать, он не от моей отравы помер тогда!

Странный отклик не укрылся от наблюдательного разбойника, но он был слишком утомлён откровениями, потому, мысленно присовокупив к египетским казням фантазии святой инквизиции, перевёл разговор на другое:

— Так что насчёт ваших долгов? Я навёл справки — ваш сын назанимал в Сегилье немало.

— У меня есть чем расплатиться, — гримаса, с которой чудище произнёс эти слова, не поддавалась определению.

— Вот как? — гость постарался, чтобы на лице его отразилось сомнение.

Дон Хосе сузил глаз, вскочил из-за стола, быстро вышел и через несколько минут вернулся, держа в руках небольшую серебряную вещицу. Поначалу с недоумением подняв брови, через миг сеньор дель Соль замер, потрясённый открытием, какое чудо увидел.

— Солонка Селлини! Не может быть! Их штук пять, они все известны! Герцог Медина показывал мне гравюру, он душу бы отдал за такую солонку! Клеймо, вот оно!

Довольный произведённым впечатлением дон Хосе