Юнь Шэнли поклонился и вышел из комнаты, чувствуя, как взгляд хозяйки арены продолжал буравить его спину до того самого момента, пока за ним не закрылась дверь.

Когда он ушел, госпожа Иньхань, снова откинувшись на кушетке, повернулась к Яо Линю. Временами он перебирал пальцами ткань своей накидки, будто его мысли были далеко за пределами комнаты. Госпожа Иньхань не упустила из виду это движение и, улыбаясь уголками губ, загадочно заметила:

– Господин Яо, вас же не увлекает боль, отчего вы так нервничаете? Или вас волнует нечто другое? Например, мой новый боец?

Но Яо Линь лишь коротко покачал головой, не утруждая себя ответом.

Госпожа, слегка улыбнувшись, произнесла:

– А он интересный. Если он так же силен, как утверждал Гончий и другие мои ребята, то из него выйдет отличный боец. Надо будет завтра его проверить, придешь посмотреть?

Яо Линь, поймав ее испытующий взгляд, чуть склонил голову, и на его лице появилась едва заметная, довольная улыбка, которая так же, как и движения пальцев ранее, не осталась незамеченной. Он не скрывал своего интереса и легкого предвкушения.

– Конечно, госпожа, я приду, – произнес он с ноткой торжествующего удовлетворения в голосе. – Это будет зрелище, которое я ни за что не пропущу.

* * *

Когда хозяйка позволила ему удалиться, Юнь Шэнли почувствовал, как по спине стекает холодный пот и будто бы даже одежда была немного влажной, а ноги и вовсе слегка дрожали.

Чудо, что он сумел удержать себя в руках – даже малейшая ошибка, допущенная в покоях госпожи Иньхань, могла бы стоить ему жизни.

Спустившись вниз, он присел на холодные каменные ступени прямо на лестнице и, глубоко вздохнув, снял с лица маску. Слегка прищурившись, он оглядел полутемный коридор перед собой, стараясь осознать, во что именно ввязался. Потом, задумавшись, посмотрел на свое запястье, где теперь красовалось клеймо, которое потом явно будет непросто скрыть. Пальцами он осторожно коснулся ожога, чувствуя неприятное покалывание и боль. Внешне рисунок выглядел как простая метка, но для него наличие такого клейма имело огромные последствия. Если его заметят другие – ничего хорошего не жди. Он уже видел, как на него гневно кидается Чжи Хань с криками, что не отпускал его на опасную арену и во всем виноват именно он сам. А отец даже разбираться не станет – просто снимет с должности.

Еще тогда, во время осмотра тела Мин Фаня, Юнь Шэнли обратил внимание на странный знак, который теперь был выжжен и на его запястье. Удивительным казалось то, что клеймо, являющееся символом арены, будто нарочно выставили напоказ, будто хозяева арены даже не пытались скрыть свою причастность к судьбе убитого бойца.

Однако уже здесь Юнь Шэнли отметил нечто странное, потому что когда он внимательно присмотрелся к ожогам на запястьях Тигра из Янчжоу, Плачущего Монаха и Летящего Клинка, то понял, что их знаки отличаются от тех, что выжжены у других бойцов.

Поверх основного символа бугрились ожоги, которые, казалось, были выгравированы позже и гораздо более грубым образом, отчего возникало ощущение, что метку арены исказили специально.

Добавленные линии и насечки искажали первоначальное значение, и теперь знак напоминал смесь иероглифов «узник» и «заключенный».

Это не могла сделать госпожа Иньхань, так как у всех остальных, даже у Гончего, была одна и та же метка вне зависимости от статуса на арене. Означало ли это, что трое бойцов сами изменили черты в символе?

Прохладный воздух, задуваемый с верхнего этажа, немного остудил его мысли, но каждое слово госпожи Иньхань словно застряло в голове, не давая полностью перевести дух. Он с тяжелым вздохом провел рукой по лицу, на мгновение прикрыв глаза и пытаясь привести себя в порядок.

Но тут его мысли переключились на более насущные вопросы… Яо Линь. Снова он. Что, ради всех богов, он делает здесь? В общении с госпожой Иньхань Яо Линь выглядел совершенно естественно, словно был частью этой среды, словно был предан арене и ее хозяйке. Юнь Шэнли заставил Яо Линя просидеть в тюремной камере три дня, и глава ничуть не сомневался в том, что скоро ему отомстят за такое унижение. Поэтому если Яо Линь не рассказал госпоже Иньхань все сейчас, значит, он сделает это после того, как Юнь Шэнли немного ослабит бдительность.

Однако ход его мыслей оказался прерван шагами, раздавшимися неподалеку от лестницы. Юнь Шэнли напрягся, быстро вернул маску на лицо и сделал вид, что отдыхает, подперев подбородок рукой. И вдруг перед ним выросли три фигуры – Тигр из Янчжоу, Плачущий Монах и Летящий Клинок, которые смотрели на Сяо Юня с уже знакомой насмешливой дружелюбностью. Монах слегка нахмурился.

– Сяо Юнь, мы молились за твое благополучие, – пророкотал Ли Шунь.

Тигр из Янчжоу, остановившись рядом, слегка толкнул Юнь Шэнли в плечо, будто пытаясь подбодрить.

– Ну что, тебя в итоге действительно к госпоже вызывали? – усмехнулся он, скрестив руки на груди. – Небось напугала тебя до смерти?

– Да, вызывали, – ответил Юнь Шэнли, показывая запястье и стараясь выглядеть непринужденно. – Она поставила мне клеймо.

Цзян Фэн, присмотревшись к отметине, лишь слегка кивнул, а затем бросил короткий взгляд на своих товарищей, будто намекая, что у них есть важный разговор.

– Все через это прошли! Теперь ты один из нас. Не переживай об этом. Плохие мысли всегда уходят, когда ты сытый.

Тигр из Янчжоу потер свое круглое пузо, будто в подтверждение сказанного:

– Пойдем, обед уже начался! Самое время набить неплохой едой наши животы.

Вспомнив еду, которую тут называют «неплохой», Юнь Шэнли попробовал отмахнуться:

– Идите без меня.

Но Цао Цзянь и Ли Шунь с улыбкой переглянулись и, прежде чем он успел вырваться, обхватили его с двух сторон, закинув руки на его плечи. Летящий Клинок рассмеялся, подходя сзади, ожидая, что Юнь Шэнли снова попытается увильнуть.

– Сяо Юнь, сегодня не отвертишься, – подмигнул ему Ли Шунь, крепко держа за плечо. – Привыкай к новому распорядку. Помни: еда, даже самая простая, – это дар небес, который поддерживает не только тело, но и дух.

Юнь Шэнли вынужден был последовать за ними, пока они не пришли в столовую. Он не сильно сопротивлялся, тем более что сам немного проголодался. В столовой – просторном, но грязном помещении, откуда постоянно доносились ругань бойцов и громкий хохот, – за длинными деревянными столами уже сидели десятки бойцов, каждый с миской в руках, и ели то, что здесь называли «обедом». Стены покрывал