Только когда доверие будет оказано, боец получит свою метку. И она останется с ним навсегда.

* * *

Изначально в его планы входило побольше разузнать о «Кровавой бабочке», но теперь, видя картину жизни здесь в целом, он понимал, что ему надо прекратить держать подле себя рассадник крыс. Он обязательно вытравит их всех с насиженного места. Вырвет с корнем. Покажет, кто хозяин этих мест, что в столице такому сброду не рады. Поэтому Юнь Шэнли решил задержаться на арене чуть дольше, чем планировалось.

Так как Сяо Юнь (как ни было бы больно ему это признавать) все еще часто проигрывал на тренировках, Гончий в какой-то момент решил преподать ему урок. Угрозы претворились в жизнь, поэтому «паршивую собаку» Юнь Шэнли заставили-таки драить ступени. Ему очень хотелось разбить в отместку грязную преступную рожу, но, если он это сделает, его либо убьют на месте, либо подвергнут пыткам, а потом все равно убьют. Поэтому оскорбленную гордость пришлось засунуть куда подальше, а ведро с грязной водой пододвинуть поближе – он уже устал тянуться тряпкой через две ступени вверх…

– Сяо Юнь, почему ты выбрал именно такой способ заработка? Разве твоего ума не достаточно, чтобы стать каким-нибудь писарем у императора? Усердие компенсирует недостатки. Займись совершенствованием – и увидишь новые пути!

Ли Шунь сидел на возвышении и неторопливо качал ногой, наблюдая за чужой работой.

Юнь Шэнли, тщательно оттирающий полы в зрительском секторе, где каменные плиты уже покрылись слоем пыли после очередной тренировки, был полностью погружен в работу. Вонь крови и затхлого пота, кажется, въелась в камень, и каждый его взмах тряпки оставлял разводы, отчего грязь словно не исчезала, а просто растекалась некрасивыми разводами.

– Даже чтобы стать писарем при императоре, мне пришлось бы половину жизни целовать ноги евнухам и давать взятки чиновникам. Слишком долго, тут никакие молитвы не помогут, – пробормотал Юнь Шэнли, невольно вспоминая старуху в порту, которая высказывалась еще хлеще, чем он сам сейчас.

Ли Шунь, стуча бусинами четок, протянул:

– Вот как… Пусть этот путь тернист, но он благороднее, чем лишать жизни других.

– Бойцы же не всегда убивают своих?

Ли Шунь вымученно прикрыл глаза, словно наставляя своего сына:

– Не всегда. Но есть кое-что страшнее убийства.

– А?

На что сейчас пытался намекнуть Ли Шунь? Глава Юнь прекрасно знал, что монахи помешаны на муках совести, разрушении духа и дальнейших страданиях души в аду, которые обязательно последовали бы за убийством. Но если бы Ли Шуня заботило это, он сам бы не стал совершать преступления, так ведь? Значит, смысл его фразы заключался в другом, но в чем… Собравшись с силами, Юнь Шэнли, с выражением крайнего отвращения на лице выжимая тряпку, наконец спросил:

– А вы? Зачем вы здесь?

Ли Шунь задумался, а затем ответил, как будто это было очевидно:

– Арена защищала нас.

Юнь Шэнли замер. Защищала? Он вдруг вспомнил, кем были окружающие его люди – преступниками, ворами, убийцами, теми, кто попрал мораль и устои общества. Стоит им только неосторожно выйти на улицу – и их поймают стражи, а он сам как глава Ведомства вынесет свой приговор и расправится с ними.

– А… Если найдется тот, кто нарушит правила арены? – не удержался Юнь Шэнли от вопроса.

Монах, склонив голову и приложив ладонь к лицу, ответил со странным спокойствием:

– Тогда мы умрем или сядем в тюрьму все вместе. Будет славно…

Юнь Шэнли не мог понять этих людей. Что ими двигало? Они жаждали свободы? Справедливости? Денег? Или просто хотели разрушить все вокруг?

Вдруг за их спиной раздался голос Гончего. Он выплюнул обращение, которое использовал только для Юнь Шэнли:

– Эй, уродец! Тебя зовет госпожа. Поднимайся наверх.

Госпожа?

Неужели сама хозяйка арены?

Юнь Шэнли отложил тряпку и, выпрямившись, встретился с жестким взглядом Гончего. Он обернулся к Ли Шуню, но тот вдруг испарился, словно сбегая от дальнейшего разговора. Юнь Шэнли давно заметил, что Ли Шунь, Цзян Фэн и Цао Цзянь постоянно хотели ему что-то сказать, но каждый раз обрывали сами себя на полуслове.

Гончий же повелительно махнул рукой, приглашая следовать за ним, и они вдвоем зашагали по узким коридорам арены. Шаги Гончего были быстрыми, и Юнь Шэнли старался идти с ним нога в ногу, наблюдая за выражением его лица.

На ходу Гончий вдруг бросил:

– Знаешь ли ты, кто такая госпожа Иньхань? – спросил он, не поворачиваясь к Сяо Юню.

Юнь Шэнли молча покачал головой, и Гончий, усмехнувшись, продолжил:

– Она не просто хозяйка арены. Госпожа Иньхань знает все ходы и выходы черного рынка, держит связи с такими людьми, которых ты никогда не увидишь на улице. Она связана с миром, что неподвластен самому императору. Не думай, что это простые слухи.

Гончий говорил, и каждое его слово было пропитано уважением к этой госпоже. Он, готовый поклоняться и служить, очевидно, предан ей всей душой, что не могло не удивлять. Когда они вышли наверх из подземных тоннелей, Гончий замедлил шаг и, бросив на Юнь Шэнли короткий, пристальный взгляд, добавил:

– Госпожа может казаться милой и любезной, но не вздумай пустословить с ней. Она не терпит слабости и предательства. Раз ты здесь, значит, ей что-то в тебе показалось полезным. Но не обманывайся – если решит, что ты не оправдываешь ее ожиданий, тебя здесь быстро запишут в покойники.

Юнь Шэнли слушал молча. Он и сам понимал, что его испытание только начинается, а госпожа Иньхань – не просто хозяйка арены, а человек, способный как разрушить, так и устроить жизнь тех, кто попал под ее власть. Он кивнул, пряча волнение под маской, и вошел в комнату. Ему давно хотелось встретиться с той, что осмелилась продолжить дело прошлой госпожи и занять ее место.

Просторная, почти роскошная комната на верхнем этаже разительно отличалась от мрачной подземной части. Покои госпожи располагались на первом этаже трактира прямо над «ямой» арены, поэтому отсюда открывался замечательный вид и на площадку для боев, и на зрительский зал – он был прикрыт тонкими полупрозрачными шторами, колышущимися при каждом движении воздуха. У одной из стен расположился стол, на котором был аккуратно расставлен фарфор, по углам стояли дорогие тяжелые вазы с цветами, а в самом центре на кушетке сидела госпожа Иньхань – тонкая элегантная женщина с безмятежным выражением лица. Она, едва заметив Юнь Шэнли, сразу подозвала его к себе движением руки. Ее взгляд был цепким и оценивающим. По одной фигуре она могла сказать, красив человек