Когда в Париж приходит подтверждение измены Дюмурье, Марат заявляет во впавшем в панику Конвенте, что необходимо рассмотреть действия депутатов, министров и генералов. Жирондист Биротто идет еще дальше и добивается принятия декрета, по которому Конвент имеет право «не учитывать неприкосновенность народного представителя» и привлекать в качестве обвиняемого любого депутата, заподозренного в сговоре с «врагами свободы, равенства и республиканской власти»[401]. Этот декрет, игнорирующий депутатскую неприкосновенность, будет иметь роковые последствия. Правда, Дантону через несколько дней, 6 апреля, когда изучаются его отношения с Дюмурье, удается изменить это решение. Теперь арест любого депутата, военачальника или министра разрешается только по предварительному согласию самого Конвента[402].

Жирондисты первыми прибегают к этому декрету, чтобы обвинить Филиппа Эгалите и бывшего маркиза де Силлери в том, что они были сообщниками Дюмурье, и арестовать их[403]. Те же жирондисты используют новый декрет, принятый 12 апреля по предложению Буайе-Фонфреда, для получения согласия Конвента на голосование по обвинительному заключению против Марата из-за его подстрекательских речей в Якобинском клубе, где он председательствует. Если бы жирондисты добились своего, то Марат стал бы первым депутатом, осужденным Революционным трибуналом; однако происходит противоположное – его оправдание 24 апреля, сопровождающееся бурным ликованием[404]. Эта попытка жирондистов устранить Марата была грубой ошибкой, так как создала прецедент применения депутатами террора друг против друга и развязала межфракционные конфликты.

В апреле–мае напряжение не перестает нарастать: депутаты ссорятся и даже дерутся прямо в Конвенте. Жирондисты учреждают комиссию из 12 членов для изучения деятельности Коммуны, что приводит к аресту Эбера и других ее руководителей. Бриссо и его друзья призывают к формированию департаментских армий, которые действовали бы в Париже против санкюлотов; кроме того, они неоднократно пытаются натравить сограждан на парижских активистов. В начале мая Верньо письменно обращается к своим избирателям в Жиронде со следующим призывом: «Вставайте! Обрушьте террор на тех, кто развязывает гражданскую войну!»[405]

За пределами Конвента, в среде санкюлотов, звучат первые требования об исключении из него продажных депутатов. В апреле секции обращаются с двумя требованиями, к Конвенту и к Якобинскому клубу. Речь в них идет об отстранении депутатов, предположительно связанных с Дюмурье, и о введении потолка цен на основные продукты питания, особенно на хлеб. Каждый день тысячи людей окружают Конвент. Главную роль в этих манифестациях играют женщины, порой они даже их возглавляют[406]. 15 апреля 33 секции при поддержке якобинцев и Коммуны подают в Конвент петицию с требованием исключения 22 депутатов-жирондистов (эта цифра станет символической[407]). Восстание готовят не сами монтаньяры, а вожаки санкюлотов, хотя эти последние, как показал Морис Славен, принадлежат к привилегированным социальным слоям, а не к неимущим санкюлотам[408].

От простых арестов – к политическим процессам

31 мая, а затем 2 июня активисты секций устраивают массовые манифестации вокруг Конвента, чтобы побудить его членов разрешить арест некоторых жирондистов. Несмотря на протесты депутатов против использования методов устрашения для нарушения неприкосновенности народных представителей, восстание достигает своей кульминационной точки при аресте 29 народных представителей и двух министров, Клавьера и Лебрена. Депутаты-монтаньяры не принимают активного участия в этих событиях, наоборот, они сами боятся парижских активистов, хотя разжигают, как до них жирондисты, пожар народного выступления[409].

Изгнанных депутатов-жирондистов помещают под домашний арест; кое-кто уже сбежал. Никто не знает, какая судьба им уготована. На этом этапе еще возможны переговоры, некоторые монтаньяры, среди которых Дантон и Кутон, предлагают себя в заложники, но это предложение отвергают еще заседающие в Конвенте жирондисты[410]. Остается надежда, что задержанные жирондисты в конце концов вернутся в Конвент, голосующий за продолжение выплаты им депутатского жалованья. Первоначальный рапорт об аресте жирондистов, поданный Барером 6 июня от имени только что созданного Комитета общественного спасения, звучит умеренно и примирительно. Но бегство двух третей депутатов, посаженных под домашний арест, а также их участие в ряде вооруженных выступлений против Конвента быстро закрывают двери для всякой возможности компромисса[411].

8 июля Сен-Жюст, ассоциированный член Комитета общественного спасения, выступает с расширенным докладом, где очерчивает контуры жирондистского заговора, преследующего цель применить насилие против монтаньяров, усадить на трон сына Людовика XVI и сделать его мать регентшей. В этом докладе террор предстает оружием жирондистов, вознамерившихся «сбить правительство с толку террором и высокопарными речами»[412].

Среди арестованных, продолжает он, не все виновны, однако Конвент должен быть настороже и превыше всего ставить «общественное спасение»: «Не все задержанные виноваты; большая их часть всего лишь впала в заблуждение; но наивысший закон для нас – спасение родины, и вы могли спутать заблуждение и преступление и разумно принести свободу некоторых в жертву спасению всех»[413].

Этот доклад Сен-Жюста придает уверенности тем, кто придерживается мнения, что Конвент сумеет не обрушиться на тех, кто подчинится его законам. Выводы докладчика весьма прагматичны: «Так или иначе, свобода не будет громить тех, кого разоружила и кто покорился ее законам; изгоните тех, кто сбежал и повернул против нас оружие; их бегство говорит о недостаточной суровости их заключения; изгоните их не за их слова, а за их дела. Других судите, и большинство из них помилуйте: ошибку нельзя путать с преступлением, а вы не любите проявлять суровость. Пора народу надеяться на счастливые дни, пора свободе отличаться от партийной неистовости»[414].

Наконец, в докладе говорится о сборе доказательств в подтверждение обвинений. В нем также содержится осторожная оценка количества обвиненных в участии в заговоре. Сен-Жюст продолжает: «Выскажитесь сейчас. Вы должны провести некоторое различие между задержанными: больше всего ошибившихся, а кто из нас станет утверждать, что никогда не ошибался? Настоящие виновные – те, кто сбежал, и им вы ничего не должны, ибо они причиняют горе своей родине»[415].

Несколько народных представителей – Барбару, Бергоэн, Биротто, Бюзо, Горса, Ланжюине, Луве, Петион и Салль, сбежавшие из-под домашнего ареста для разжигания бунта, объявлены «изменниками родины», что, согласно мартовскому декрету, равносильно объявлению вне закона. Это важный этап, на котором одного ареста уже достаточно для казни. Обвинения предъявлены пяти другим подозреваемым в сообщничестве с беглецами: Гардьену, Жансонне, Гаде, Молево и Верньо. В списке обвиняемых нет Ролана, нет и Бриссо, хотя Сен-Жюст говорит о нем как о «Монке среди вас»[416]. Бриссо успел сбежать перед новым арестом, однако не обвиняется в «федералистских» беспорядках.

Монтаньяры еще колеблются и не используют эту риторику для казней. Что же заставляет передумать этих людей,