Мрозовский подошел к тяжелой двери и позвонил в звонок. Пока переливы гулко затихали в глубине огромной квартиры, он имел возможность оценить состояние своего костюма и туфель. Более всего его коробило то, что экономка Зеленских имела наряды куда более дорогие, чем мог себе позволить сам Мрозовский. Он разбирался в модах, потому считал, что она либо ворует, либо имеет связь на стороне и ворует. Но ворует вне всяких сомнений. Марта работала в доме давно. С гостями держалась важно и даже заносчиво, а прислугу муштровала, как солдат.

Наконец, дверь тяжело отворилась и на пороге возникла Марта. На ней было, поблёскивающее в полумраке, тёмное платье, лёгкие туфли на каблуке и маленькие, в полкарата, брильянтовые серёжки. Серёжки сверкали, но не так ярко, как бесцветные глаза Марты в окружении белёсых ресниц.

— Доброго дня, пани Марта!

— Доброго дня, пан Мрозовский! — сухо кивнула экономка и не отошла ни на сантиметр.

— Я б хотел повидать пани Зеленскую и проститься с паном Зеленским.

— Мадам Зеленская в трауре и не принимает гостей.

Мрозовский сдержал возмущение и попытался быть ещё более вежливым.

— Пани Марта, я прошу вас, доложить о моем приходе пани Зеленской. У меня есть, что ей сказать. Поверьте, это важно! — на последнем слове Мрозовский сделал ударение и многозначительно потряс подбородком.

— Ждите, — ответила экономка и закрыла дверь перед носом Мрозовского.

Он терпеливо выждал около десяти минут, покуда Марта не открыла дверь и не сообщила:

— Мадам Зеленская ожидает вас в гостиной.

Мрозовский протиснулся мимо экономки, будто нечаянно прижавшись к высокой, почти девичьей, груди. Пани Марта вспыхнула, бледные щеки стали пунцовыми, но она промолчала. «Вот курва! — злорадно подумал Мрозовский, — Это тебе не хозяйское серебро из буфета воровать!»

В гостиной было темно как в шкафу. Посреди комнаты, возле камина, в огромном кресле на высоких тонких колёсах сидела маленькая пани Зеленская. Вопреки ожиданиям, Розочка Зеленская не расплылась от неподвижной жизни. Она сохранила и хрупкую фигуру, и здравый острый ум. Ко всем качествам можно добавить властный характер. Розочка держала в маленьких руках всё семейство, приняв по наследству традицию, по которой, в силу твёрдости характера, и её мама, и бабка держали своих мужей, что называется, под каблуком.

Несмотря на летний зной, в камине горела пара поленьев. В квартире Зеленских всегда было как в старинном замке: прохладно и темно. Розочка протянула руку и тихо сказала:

— Я рада видеть тебя, Эдюня.

Металлический голос пани Зеленской ударил Мрозовского по ушам не хуже электрического разряда. Он наклонился к креслу, подхватил хрупкую руку и припал к ней губами.

— Роза, мне так жаль, так жаль…

— Хватит, Эдюня! — прервала его Роза. — Мне врать не нужно. В тебе всегда было мало жалости, бездушная работа в Управе высосала то, что осталось от этого чувства. Да, ты и кошку больную не пожалеешь, такой у тебя характер. Бедная твоя мама! Ей живётся хуже, чем кошке!

Роза заломила руки, приняв трагическую позу.

Знакомы они были давно. Ещё учитель музыки представлял их друг другу в перерыве между уроками.

— Розочка, познакомьтесь, — подобострастно говорил старый Фима, улыбаясь маленькой Розочке и одновременно отвешивая подзатыльник Эдварду. — Эдюня, мужчина должен целовать даме руку. И можешь верить старому Фиме, из Розочки получится настоящая дама.

Пятнадцатилетний Эдюня готов был и сам целовать пятилетней Розочке руки. Девочка происходила из древнего и богатого рода. С такой семьёй следовало дружить. Эдик пытался ухаживать за Розой, но она выбрала долговязого и смешного Зеленского — подающего надежды доктора. Родители одобрили её выбор, когда все поняли, что из Эдика не получится достойный адвокат, а всего лишь сыщик из Управы. А потом юная Розочка отпила вино и разбила бокал. Гости танцевали на их свадьбе, танцевала и Розочка и не по годам смело смотрела на Зеленского, а родители его шептались, что их сын, кажется, попал в надёжные руки, что это явно признак породы, ибо такие руки у всего семейства Ашкенази.

Мрозовский смотрел на профиль пани Зеленской, на, прыгающие на бледной щеке, тени и всполохи.

— Прощание состоится завтра. Считай, что ты приглашен.

Пани Зеленская протянула руку для поцелуя. Это означало, что аудиенция окончена и Мрозовскому следует выйти вон. За пять минут разговора Роза ни разу не взглянула на него, она смотрела на огонь в камине, не поворачивая головы.

На пороге гостиной возникла Марта.

— Подслушивала она что ли…

Мрозовский недовольно бурчал под нос, выходя в переднюю, когда из гостиной его окликнули:

— Пан Эдвард!

— Вернитесь, — сказала Марта и стала перед Мрозовским.

— Бабье царство!.. — Мрозовский тихо выругался, но вернулся.

— Пани Зеленская, если вам есть что сказать в мой адрес, то милости прошу, а если вы сказали всё, что могли, то не морочьте мне мозги и позвольте откланяться.

— Эдюня, я имею тебе кое-что сказать и надеюсь, это останется между нами.

Пани Зеленская смотрела на камин, на гаснущие в нём уголья, которые теперь светились изнутри и отдавали жара гораздо больше, чем, когда полыхали.

— Я вас слушаю.

И пани Зеленская поведала занимательную историю, в которой место пана Зеленского угадывалось вполне. Но какое к этой истории имел отношение пан Мрозовский, оставалось непонятным.

История оказалась такой долгой, что пан Эдвард просил Марту принести чая. Экономка принесла большую чашку, над которой вился ароматный пар, вазочку с вареньем и специальную доску, которую пани Зеленская положила на колени и на ней стала раскладывать пасьянс.

— Теперь незачем скрывать. Гольдман однажды приехал поздно вечером, и они закрылись у Виктора в кабинете. Через пару часов Гольдман уехал, а Виктор пришел ко мне и всё рассказал. Он всегда мне всё рассказывал, чтобы получить совет. Так вот. Гольдман предложил ему заработать.

Я не скажу, что нам не хватало денег, но лишними деньги не бывают. Правильно, Эдюня? Суть заработка состояла в том, чтобы написать заключение о смерти, указывая, что усопший отошёл в мир иной самостоятельно и без чьей-либо помощи. Я не стала противиться такому способу заработать, справедливо полагая, что несчастные всё равно умрут, и не важно