есть косая инструмент и способна прилагаться где угодно хорошо; при постройке, скажем, дома сажень веса кирпичей, штукатурка, да солома, да тяжелый молоток.

Профессор Гуриндурин:

Вот мы, глядя в потолок, рассуждаем над масштабом разных планов естества, переходящего из энергии в основную материю, под которой разумеем даже газ.

Друзья:

Наша мера нами скрыта. Нам вершок дороже глаз.

Ляполянов:

В самых маленьких частичках, в элементах, в ангелочках, в центре тел, в летящих ядрах, в натяженьи, в оболочках, в ямах душевной скуки, в пузырях логической науки – измеряются предметы клином, клювом и клыком.

Профессор Гуриндурин:

Вы не правы, Ляполянов. Где же вы слыхали бредни, чтобы стул измерить клином, чтобы стол измерить клювом, чтобы ключ измерить лирой, чтобы дом запутать клятвой. Мы несем в науке метр, вы несете только саблю.

Ляполянов:

Я теперь считаю так: меры нет. Вместо меры только мысли, заключенные в предмет. Все предметы оживают, бытие собой украшают.

Друзья:

О, мы поняли! Но все же оставляем Вершок.

Ляполянов:

Вы костецы.

Профессор Гуриндурин:

Неучи и глупцы.

Плотник:

Я порываю с вами дружбу.

всё

17-21 октября 1929 года

Д. Хармс

Сабля

§ 1.

Жизнь делится на рабочее и нерабочее время. Нерабочее время создаёт схемы – трубы. Рабочее время наполняет эти трубы.

Работа в виде ветра влетает в полую трубу. Труба поёт ленивым голосом. Мы слушаем вой труб. И наше тело вдруг легчает в красивый ветер переходит: мы вдруг становимся двойными: направо ручка – налево ручка, направо ножка – налево ножка, бока и уши и глаза и плечи нас граничат с остальными. Точно рифмы наши грани остриём блестят стальным. § 2.

Нерабочее время – пустая труба. В нерабочее время мы лежим на диване, много курим и пьём. ходим в гости, много говорим, оправдываясь друг перед другом. Мы оправдываем наши поступки, отделяем от всего остального и