— Здравствуйте, Елена Анатольевна, — сказала Анка и чуть присела, словно делая старомодный книксен.

— Здравствуй, — холодно ответила Елена Анатольевна, скользнув по Анке равнодушным взглядом. — Кирилл, сумка у меня, между прочим, довольно тяжелая, — гневно произнесла она и, не останавливаясь, пошла к лифту.

Сработала многолетняя привычка к беспрекословному подчинению, и Кирилл, так ничего и не сказав Анке, рванулся за матерью, подхватил сумку. Обернулся у самого лифта. Анка стояла все там же, между двумя высокими дверьми. Кирилл приостановился, на мгновенье придержал дверцу лифта. Но Анка стояла неподвижно и даже не смотрела в его сторону. Лифт, тихо поскрипывая, медленно потянулся к шестому этажу.

— Как успехи? — все еще холодно поинтересовалась мать.

— Как всегда. Спасибо, мама.

— На велосипеде катался?

— Да, мама, на даче, — чуть помедлив, ответил Кирилл.

— На даче?

— Да, на даче у Ани. Я там оставил велосипед. Понимаешь, во дворе тесно, на улицу ты выезжать не разрешаешь. У Ани поселок тихий, улицы заасфальтированы, ровные такие. И воздух хороший.

— Теперь это, значит, называется хороший воздух, — непонятно и почему-то опять с гневом уронила Елена Анатольевна и, помолчав, добавила: — Неприятная, по-моему, девочка подросла у Синяевых.

— Анка хорошая, — храбро, может быть, первый раз в жизни возразил Кирилл. И впервые подумал, что он всегда беспрекословно подчиняется матери.

Лифт остановился, и Елена Анатольевна, не отвечая, вышла на площадку. А Кирилл вдруг вспомнил, что так и не попрощался с Анкой, поставил сумку и бросил:

— Я сейчас, мама.

Вспыхнули под рукой перила. Пятый этаж, четвертый, третий, второй… Анка по-прежнему стояла между дверьми. Кирилл тронул ее за плечо:

— Я не попрощался с тобой, Анка.

— Хорошо, что ты пришел, — ответила она бесцветно.

Кирилл взял Анку за руку и повел ее пешком до четвертого этажа.

«А глаза у Анки сейчас опять чернеют?» — подумал Кирилл и, приподнявшись, потянулся к ней, и тут же начисто забыл о комнате с высоким потолком, где женщина с немолодыми усталыми глазами косит на дверь.

…Елена Анатольевна устало опустила вязанье на колени.

«Может быть, я сама во всем виновата? Но Кирюха был тогда еще такой маленький. И вдруг я увидела его между дверьми в подъезде, в нашем проклятом подъезде, где столько вечеров Галка Синяева простояла с Валентином Валерьяновичем. Не принесло ей это счастья. А сколько вечеров я там стояла с Сергеем! Тоже счастья не принесло, такое уж паршивое место! У Кирилла должна быть другая судьба. Помесь Галки с Валентином — такого не только собственному сыну, врагу не пожелаешь.

А сумка в тот вечер была в самом деле тяжелая. Вот и пошло все наперекосяк. Не сдержалась я, потеряла контроль над сыном, может, даже сама заострила его внимание на этой девчонке. Разве я виновата, что неприятная девочка выросла у Синяевых?»

Елена Анатольевна расстегнула верхнюю пуговицу у платья, и вдруг ей показалось, что крепкие руки Валентина Валерьяновича властно взяли ее за плечи. И комната повернулась вокруг оси, и захотелось самой себе дать пощечину.

«Неужели я до сих пор ревную и срываю зло на девчонке? Нет, я тогда все правильно поняла. С Валентином это тупиковый вариант. Галке хотелось рисковать — ее дело.

Мы не тогда поссорились. Нет, как подругу я Галку позже похоронила, когда, бросив дочь, она погналась за счастьем. И в Анке это есть, от отца да матери: «То, что я чувствую, это и есть самое главное».

Не девушка, а странный коктейль. Выросла без отца, без матери, с дедом, который, кроме ушедших в прошлое манер и сверхновых идеалов, ничего не смог дать девчонке. А ведь когда-то он мне нравился — Галкин отец. Еще бы — старый юрист, эрудит, приятель Кони. Ходячая история, а собственную дочку воспитать не сумел, да и внучку тоже. Кирилл говорит, Анка будет поступать в институт связи, на радиотехнический факультет, кажется. Разве это женская специальность?

Как Кирилл не понимает, насколько не нужна ему эта девушка? Наверно, я сама виновата. Помню, первый раз он пришел с широко открытыми глазами: «Знаешь, мама, Синяева из нашего подъезда разговаривает с тридцатью странами…» Сказала я тогда что-то небрежно-равнодушное, и все встало на место.

Эх, эта встреча в подъезде! Если бы я тогда сумела взять себя в руки. И потом тоже надо было быть тоньше, ироничнее, спокойнее, а теперь небрежной и насмешливой. Слово работает долго, оно как отрава.

Мне нужно взять себя в руки. Тогда Кирилл будет счастлив.

Разлука по полгода — хорошее лекарство, только в романах она укрепляет чувство. Романам я никогда не верила. А Галина? Звучало красиво: «У меня будет ребенок от любимого человека».

Елена Анатольевна вздохнула, взяла спицы в руки, но вязать не хотелось. Привычно помяла сигарету, пододвинула пепельницу.

«Странно жизнь складывается: одним везет, другим не очень. Мне совсем не повезло. Встретила Сергея и кинулась к нему. Чего я торопилась тогда, неужели Галке да Валентину свое доказывала?»

Елена Анатольевна покрутила в руках сигарету так, будто это была не сигарета, а карандаш. Чуть сдвинула брови, словно она вспоминала не собственную жизнь, а препарировала чужую монографию.

А Сергею со мной невесело было, видно, не любила я его. Но завтраки готовила и верной женой была. Притерпелась, раздражение прятала. Главное — Кирилл был. А Сергей, наверно, почувствовал. Расстались мы мирно.

* * *

В комнате стало светлее. Кирилл, облокотившись на локоть, смотрел в побледневшее Анкино лицо.

— Знаешь, я сегодня совершил открытие: я увидел, что ты очень красивая.

— Сегодня? — обиделась Анка.

— Раньше я знал, что ты для меня красивая.

— А теперь?

— А теперь я знаю, что это объективная истина, — вздохнул он.

— Ты огорчен?

— Огорчен.

— Почему?

— Опасно.

— Ты глупый. Было бы намного хуже, если бы я не была красивой.

— Почему?

— Во-первых, ты мог бы…

— Нет, — возмущенно перебил Кирилл.

— А во-вторых, тогда бы у меня все время появлялось желание проверить собственную силу. Учти, именно так все всегда и начинается.

— А сейчас ты уверена в своей неотразимости?

— Еще бы! Я с двенадцати лет в этом уверена. Только ты один не замечал.

— Да я…

— Не оправдывайся, не замечал. И может, совсем бы не заметил, если бы я не придумала, что сломалось кресло.

— Придумала?! Но ведь я видел, у него подгибались задние ножки.

— С той поры, как я себя помню, они всегда подгибались. Поэтому кресло стояло в углу и