я тихо плачу в платье затаясь

я умираю тихо не боясь

я начинаю говорить он умер

и колдовство в тринадцать

белый слон мне паспорт выдает в прощальный сон

кивает головой и мы летим туда

где только ты и я

где только ты и я…

Опубликовано в журнале «Мулета (Семейный альбом)» (Париж, 1985)

ах мой Эдинька

сон в гармошку

все это самообман

рыбье озеро

дверь на застежку

и лес как черный наган

на этом выгоне

стоят двое

блаженные лица у них

сейчас они чистенько прошлое смоют

и убегут не спросив

лошадку из дерева

и конягу из плюша

уведут за собой в ночное

и леший им скажет

что ему страшно

ведь на планете их трое

тот невидимка к кому обращаешься

безмолвно с тобой согласен

высосав сок

зверь улыбается

нежное дерево ясень

никто и не знает

о чем подумала

женщина глядя в дюны

чайка лишь раз ее мысли клюнула

и улетела с испугом.

1980

Опубликовано в журнале «Мулета (Семейный альбом)» (Париж, 1985)

Э.Л.

я не хочу говорить о том что было однажды

но я не могу не сказать я глупо и долго люблю

жизнь моя кажется стенкой для граждан

жизнь моя как кенгуру

я время меняю на страны и речи

пиво ль пью иль коньяк

живу я лишь вами от встречи до встречи

возлюбленный детка и враг

все вру я вас ненавижу постой-ка

за стойкою в баре

я вспоминаю все

вы не шестерка вы просто тройка

вы просто выдумка из ничего

верните все письма верните портреты

верните мне детство мое

черны бабочек эполеты

и синее с солью вино

я вас ненавижу я вас презираю

плебей не сумевший понять

вы рыба я рак

и я не играю вы — вечный дурак.

1983

Опубликовано в журнале «Мулета (Семейный альбом)» (Париж, 1985)

Э.Л.

не зная ничего о жизни я все о смерти говорю

я тень от тени глупый книжник

стоящий прямо на краю

я провинилась только тем что родилась на этом свете

с коробкой розовых косметик

с улыбкой девочки и view

жила себе

среди арабов

среди закона верных жен

но знала правду от кентавров

и лица — деревенский лен

жила я странной молчаливой

в свой мир уйдя так глубоко

что даже мудрые сивиллы мне приносили молоко

и вот однажды в полдень детства

я вдруг увидела тебя

расхохоталась от соседства

и от пролитого вина

то было лето

в это лето я научилась друг летать

и с криком я люблю поэта

зажмурив слово благодать.

Опубликовано в журнале «Мулета (Семейный альбом)» (Париж, 1985)

Толстому[53],другу в жизнизме

не ожидая никакого зла зовете сфинкса чтобы съесть козла

зовете барыню а с ней и речку без одежд

зовете семь иль семьдесят надежд

зовете ветер светлую грозу

и тонконогую Марину-егозу

ее безрукий носовой платок

и выцветший от солнца городок

вас ничего не бесит не тревожит

живете вы как на душу положит

с утра осмотрите владения и баню

под вечер влюбитесь в хорошенькую Таню

построя с ней все планы на луне

вы понимаете что не в своем уме

потом все скроется

вы смотрите из ложи

лорнет и лорд

на сцене в шелк прохожий

ленивых рук божественный хлопок

и разговор о стиле belle epoque

от скуки улыбнетесь пару раз

ваш профиль горделив

он лучше чем анфас

стакан холодного душистого вина

в машине вертите вы ручку от окна

кивнете головой и улыбнетесь тихо

пейзаж как мягкая крольчиха

и чей-то мальчик вам целует руку

и в поцелуе том вы видите не скуку

вполне созревший интерес

в тринадцать лет в нем пробудился бес

беседуя с послом о землянике

вы ночью позвоните Эвридике

наговорите вредных слов любви

наутро письма с птичкою киви

все хорошо все просто

ваша тень идет покорно с вами на постель

лицо оставив и открыв глаза

вы ждете грома чудится гроза

и ветер в тонконогую Марину

и зверь лесной

с свистящим «с-с-с…»

блаженно лижущий малину.

Опубликовано в журнале «Мулета (Семейный альбом)» (Париж, 1985)

Константину Кузьминскому[54]

лето летательного аппарата

тихо прошло в пыли

забытый судьбой на даче

вдруг поднимался один и летал

лето мечтательной русской и вовсе лишь грусть была

в жаркие дни спала

а к вечеру выходила в пространство

и нюхала то ли душистый белый табак-цветы

то ли жизнь

ее упрекали в притяжении к земле

она плакала говорила что больше не будет

и