class="v">лежащие со мной в обнимку
без разницы где, штабелями, —
блиндаж,
полуразбитая хата хохлов,
вокруг костра,
или без него
на земле,
чужой, перепаханной минами,
но родной.
Они,
пропитавшиеся грязью,
шутят, шутят,
потом внезапно умирают.
И тишина в хате
после выхода.
Пацаны говорят, как погиб.
Я молчу.
Кто-то накатит
стопарь
за них.
Хочется плакать,
но не могу,
выйду на улицу,
закурю,
закурю,
закурю
и, глядя на вспышки
далекие,
вроде «Града»,
рукавом вытру глаза.
Кто помрёт,
Бог рассудит.
«Тебе делать здесь нечего,
тебе надо жить», —
скажет товарищ,
заставший Чечню.
И живу,
иногда загашусь,
то в подвале,
то в блиндаже,
то застанет при подходе к позициям
«сто двадцатый».
Не хочу умирать,
ладно жить,
целуя крест на браслете,
подаренном тобой.
Из парней тихо очень
кто-то:
– Рота, отбой.
Только нет её,
роты той.
II. «Рухлядь невынесенная…»
Рухлядь невынесенная,
клопы достали;
бегают по спальнику, коже —
хоть не мыши.
Помнишь, проснулся
оттого, что мышь по мне пробежала
в декабре,
в занятом хохляцком блиндаже.
Вылезла из норки.
Потом миномёт
плотно крыл,
и ты осколки
в ладони ловил.
Свеча на столе,
котелок на горелке,
пар изо рта
и от кипятка.
Трассера
в синем небе,
словно созвездье,
как рубиновая река.
Боже,
мир твой,
разорванный,
скрещённый
уздой да молитвой.
Мы – весна,
мы – в деревне у фронта
граниты,
где осколки
посекли имена.
2023
«В ватничках выходят вечерами…»
В ватничках выходят вечерами,
водку пьют (с России завезённую),
обходя посты комендатуры,
тянутся по двойкам до знакомого
дома. Мелочёвку занимая у солдат,
«С Днём России!» – скажут,
я отвечу:
– Ты ведь знаешь, если бы не праздник,
не было б войны.
2023
«Веришь, нет: накроют миномётом…»
Веришь, нет: накроют миномётом,
растворюсь, любимая, в окопе,
отработает арта́ по дальней сопке,
без пяти весна в Чернопоповке.
В тепловизор: трое между сосен —
прячутся, ползут; доклад комбату;
ветви понадрезали осколки,
падаю к песчаному накату
вырытым пехотой ЛНР’а,
сто пятьдесят второй свистит над нами,
где же ты, утерянная вера?
Раскололась вместе с черепами.
2023
«Зашумит пересвистом багряным…»
Зашумит пересвистом багряным
унесённая песня чужая,
исчезает в огне Кременная
под луной, уходящей на запад,
как солдаты стоят – оловянны —
блокпосты у разбитых обочин;
и земля под ногами сырая
проминается выжженным хлебом,
тяга первая, третья, седьмая,
артобстрел на сегодня закончен,
жизнь какая моя, жизнь какая,
наступает чугунная ночь.
2023
«Бойницы небесные, дзоты отрытые…»
Бойницы небесные, дзоты отрытые,
лишь сердце чугунное под бронеплитами.
Из «шахты» рука заберёт магазин,
огонь автомата сквозь дебри осин,
дрожат «Солнцепёки», межуя посадку,
и гильзы танцуют у брёвен вприсядку,
рыхлят миномёты, как плуг, огород,
за группой отряд, за отрядом мой взвод.
Заняв в аккурат две пустые траншеи,
с Христом спрячем тело на розовой шее
под черную плёнку; омоет его
дождём осень белая, как своего.
2023
«Забухает пехота и в наступление…»
Забухает пехота и в наступление
не пойдёт, спецназ из пятой бригады
скажет: «…за это не платят!»
Сапёры с разведкой на пулемётный дзот
по лесопосадке пойдут,
сверяя дорогу по карте,
и ангел-хранитель раем
пожертвует ради спасения нашего.
Отечества рожь золотая,
покошенная, бесстрашная.
2023
«С колокольни на Казачьем сквере…»
С колокольни на Казачьем сквере
возле туберки снесённой, черновязым
пением,
что с каждым днём тускнеет,
растворяется зима несвязная.
По асфальту чёрному зальётся
солнце, опрокинутое оземь,
на краю сибирского колодца
Бог людей косой тупою косит.
Горькое, забытое, чужое,
перешитое гранитным воем,
надо мною небо голубое,
мы идём на Кременную боем.
2022
«В пустой лесопосадке вечна осень…»
В пустой лесопосадке вечна осень,
поваленные сосны к изголовью
окопа прислонились, и рука
моя бинтует раненого. Тучи
дают надежду, что не будет
сегодня артобстрела с трёх сторон.
Покрыто жёлтой тиной поле, разрытое
сто-пейсят-вторым;
свисает дым
с пристрелянной землянки.
Спаси, Господь, от завтрашнего дня,
завёрнутого смертью декабря.
2023
«По рваному солнцу навстречу…»
По рваному солнцу навстречу
к пустой остановке
пройдусь,
только мелочь
в дырявом кармане,
папиросы «Столичные» в навзничь
забытой ветровке,
теряется город в зарёванной раме
трамвайной.
По кварталам пустым, где завядшие
клумбы чернеют,
в перевёрнутой временем
железобетонной ограде,
остановка,
подруга из школы – забыла —
когда-то мне феей
с перепоя мерещилась в тонком
багровом халате.
На го́лову падает морось,
вновь ставшая копотью ливня,
и завтра война.
Зашипело под кадыком
слово.
Исчезает в рассветном тумане
к таба́чке тропинка,
и трамвай повернёт у депо