– Дядя Толя, идём со мной играть, – врывается в палату к Эмину маленькая девочка Леся из Харькова. Она, как положено, в маске, на голове – розовая шапочка с принтом принцессы Бель. Леся уже больше полугода в больнице. Мамина виза закончилась. Вахту принял молодой отец.

– Ну, запрыгивай на меня, – улыбается Тагир и грузно встаёт на колени. Леся залезает на него: «Н-но, поехали, мой конь вороной» – и заливается слегка скомканным смехом – ей неудобно смеяться. Улыбку сковывает катетер, идущий из крохотной ноздри к пакету смеси из белка и витаминов. Леся очень худа. Обычная еда не усваивается и гибнет под ядовитыми капельницами.

– Леся – теперь моя украинская внучка, – в глазах Тагира блики бывшего счастья, – Ясмин тоже любила скакать на мне. Такая же шустрая. Знаете, умудрялась забираться мне на спину в самый неподходящий момент. Я верующий. Выполняю намаз пять раз в день. Помню, когда Ясмин была ещё крохой, каждый раз, как только я становился на колени на молитвенный коврик, она подкрадывалась и запрыгивала на меня. Так и молился с маленькой разбойницей на плечах. Почему обиделась? Гордая. Вся в бабушку.

– У меня есть волшебная палочка! Загадывайте желания, я ею взмахну – и они сбудутся, – серьёзно говорит Леся, затащив нас в специальную комнату для игр.

Мы с Тагиром молчим.

– Ну и что вы загадали?

– Леся, – осторожно отвечаю, – если я произнесу желание вслух, оно не сбудется.

– Можешь и не говорить. Ты загадала про свою дочку.

– Да, дорогая. И ещё про одну девочку.

Огромные серые глаза на узком личике разглядывают мою душу:

– Про меня?

Эмин тоскует по маме.

– Поначалу очень убивался. Мы так надеялись, что она сможет приехать с младшим сыном как сопровождающая. Но оказалось, что донором костного мозга он стать не может.

– А просто прилететь маме никак нельзя? – мне впервые за последние недели отчаянно хочется кому-то помочь.

– Сделали визу через агентство, по рекомендации. Уже в Москве, в аэропорту, позвонили из их офиса и сказали, чтобы она срочно уходила. А ведь уже ждала у выхода на посадку. Я до сих пор не понимаю, то ли виза оказалась поддельной, то ли ещё что. В общем, невыездная теперь. Вернулась в село. И мы плакали от отчаяния. Но Эмин после этой истории словно повзрослел. Успокоился. Про мать почти не говорит. Только завёл страничку в интернете, не помню, как называется, когда фотографии выставляют.

– Инстаграм?

– Да, точно. И там написал в этом, ну, где главная фотография?

– В профиле?

– В нём, точно, – Тагир молчит, сглатывает слюну.

– Так что написал-то?

Открывает телефон, находит страничку сына.

Читаю: «В мире много дорог, но самая лучшая дорога – к маме».

– Вам сода для чего? – спрашиваю.

Поднял-таки глаза:

– Эмин просит маминых блинов. Хочу попробовать испечь. Сода вроде нужна.

– Хорошо, – говорю, – будет, – и тороплюсь из кухни в палату – в горле комок с привкусом бикарбоната натрия.

Ночью снились чужие сны. Споткнулась о них на рассвете и погрязла в вопросах с ненужными ответами. Зелёные, словно мох, горы, белые бараны, еле видимый дымок от костра и женщина с морщинками вокруг печальных глаз в длинном тёмном платье и платке. Смотрела сквозь меня, будто что-то искала.

Вздохнула и ушла. Вместе с дымком пришёл запах шашлыков. Запах может сниться? А ещё видела цветок в каком-то саду. Райском, наверное.

В общем, встала спозаранку. Иду на кухню, пока на ней никого нет. Два яйца, два стакана молока, стакан муки, две ложки сахара, две ложки растительного масла, щепотка соли. Да, и сода конечно.

О. К.

Без Бармалея

Существуют особые жизненные ситуации, которые не разрешимы деятельностью. Их решают процессы переживания. Переживание – это особая работа по перестройке психологического мира, общей целью которой является повышение осмысленности жизни.

Ф. Е. Василюк. «Психология переживания»

Безвременье

ожерелье дождя на ветках

ни носить, ни примерить

лишь смотреть – удивляться

как стремится природа украсить

наготу

пустоту хрусталём заполнить

оправдать состояние безвременья

О. К.

Война и мир

Дневник Ольги

1 февраля 2017 г., Брюссель

Сегодня 1 февраля. У всех наступил последний месяц зимы, а у нас идёт второй месяц войны. Мы ушли на неё простыми солдатами, не раздумывая, из мирной и жадной на события жизни. На фронте новости скудные. В основном о деталях предстоящих сражений, о массированных атаках, вынужденных отступлениях, об отпоре врагу. Ещё приходят письма из тыла. У них там тоже непросто. Тревожно и боязно за нас.

Моя бабушка, судмедэксперт, рассказывала мне в детстве страшилки, от которых бродили мурашки по коже и в горле застревал комок ужаса.

– Человек по сути своей приспособленец, привыкает к любым обстоятельствам. Чем он быстрее и легче адаптируется, тем крепче его здоровье и психика. На работе мы, – говорила она, раскатывая тесто изящными ладонями с длинными музыкальными пальцами, – часто не успевали нормально пообедать. Кусочничали. Ели бутерброды второпях, запивая сладким чаем.

– А где ели-то, бабушка? – я чувствовала, что сейчас она скажет что-то особенное.

– В морге и ели.

– Прямо рядом с покойниками? – и я почти начинала заваливаться в душный обморок.

– Ну да, если был свободный угол. А так могли и с ними, так сказать, за одним столом.

– И вы не боялись заражений, трупного яда?

– Боялись поначалу. А потом привыкли. И вроде пронесло.

Сейчас вспоминаю эти разговоры и прихожу к выводу, что я приспособленец. Привыкла к окопам и полевой кухне, чужой армейской постели и оружию. Аккуратно перешагиваю через бикфордовы шнуры взрывчаток, твёрдые шашки динамита, пропитанные нитроглицерином, обхожу приготовленные для особых случаев противотанковые мины. И в обмороки не заваливаюсь.

В свободные минуты вяло просматриваю вести из мирной жизни. То, что задевало раньше, сейчас размыто в сознании как на картинах африканского художника Филиппа Барлоу. Хрусталики глаз не справляются, делают изображение нечётким. Может, берегут силы, чтобы рассмотреть что-то более важное, от чего зависит жизнь. В часы затиший читаем вслух «Вой ну и мир». Про русских и французов, про Наполеона и князя Андрея. В окопах на нашей вой не люди из разных стран. Мы втянуты в масштабный вооружённый конфликт с общим врагом человечества. Встречаемся в траншеях и на полевой кухне народов мира, здороваемся на всех языках.