Леди Кэрол…

Часов в двенадцать дня пришла Кэрол забрать свои вещи.

— Забирай, — безразличным голосом ответила я.

Кэрол прошла в пустую комнату, где были ее коробки, а еще раньше — голуби.

Я лежала и смотрела в пространство, как вдруг появилась Кэрол с огромным мешком марихуаны.

— Вот, — улыбаясь проговорила она, — ты, наверное, даже не представляла себе, с чем спишь в одной квартире!

Я с изумлением смотрела то на нее, то на мешок. В мешок этот можно было засунуть девятилетнего ребенка, если бы таковой имелся.

— О! — сказала я. — Вот это да!

— А ты здесь спишь, поняла, что проспала?

Я ничего не ответила, но, наверное, подразумевалось, что мешок этот я должна была украсть, траву продать, а на вырученные деньги улететь на Карибские острова. Я повернулась к стенке. Довольно долго я слышала, как Кэрол чем-то шуршала, потом наступила тишина. Минут через двадцать я встала и увидела Кэрол, лежащую с блаженной улыбкой на полу.

— Мне надо было, понимаешь, очень надо…

На следующее утро ко мне придут из Эф-би-ай[21], но Кэрол уже будет перелетать турецкую границу. Леди Кэрол кончит почти так же, как и леди Гамильтон. Она упадет на улице Истамбула, и ее заберут в больницу. Турки ее будут долго лечить от героина и отказывать в выезде. Наконец, она вернется в Нью-Йорк, дико худая, но все еще красивая, и месяца через два найдет себе работу как стрип-герл[22] в одном из многочисленных баров Манхэттена.

— Кто для вас все люди?

— Модели.

— Это вы сказали?

— Нет, Бог.

Лиля Мор позвонила часов в десять утра и справилась о моем самочувствии.

— Спасибо, Лилечка, все блестяще, а у тебя-то что нового, все-таки не виделись всю ночь?

Лиля Мор моих шуток не понимала, мало того, она наверняка была уверена, что я глупа, как девяносто девять процентов моделей. Ох, если бы это было так, то мне было бы гораздо легче жить, и, будь я поглупее, то послала бы Лилю Мор к чертовой матери, но дело в том, что у меня удивительная привязанность к сумасшедшим, кем именно и являлась Лилечка.

— Элена, ты свободна в пятницу и вообще на весь уикэнд![23]

— А что случилось?

— Дело в том, что я договорилась снять большой дом в Вест-Хамптоне. Я приглашаю очень нужных людей для нашего бизнеса: продюсера телевидения, дизайнер Брус будет обязательно. Он сказал, что тоже притащит нужный народ. Ты постарайся, умоляю, еще три девочки из нашего агентства, Билли, ну и, пожалуй, все.

— Ладно, дай подумать.

— Я тебя умоляю, без тебя все рухнет, ты же знаешь, что все построено на тебе, мы за тобой заедем. Я тебе гарантирую, что ты прекрасно отдохнешь и прекрасно проведешь время.

— Лиля, у тебя удивительная способность уговаривать людей.

— Это моя профессия.

— Ладно, я согласна.

Приехав на берег океана, я нашла закрученный дом, построенный в виде гигантской раковины, коя и меня приятно поразила. Остальные гости, как опавшие листья, живописно разбросили свои вечно любимые и дорогие части тела на траве, а кое-кто и на подушках потягивал свежий воздух и белое калифорнийское вино.

Майкл, Пол, Джени с братом, Билли — черная модель-мужчина.

Два господина плотных в летних пиджаках курили две больших сигары, так хорошо, вдруг вспомнились гагары, что стаей на скале, когда уедешь в море.

А если вдруг сломается мотор, то ничего, другой всегда в запасе. Похожий на Петра святого сидел дизайнер Пол, он что-то плел из слов. Какие-то рассказы об Индии, о бизнесе, о тканях. Он сам был заткан в легкие одежды, в индийский шелк, а папа был ковбой, а дедушка и брат его — бандиты Аризоны, была земля, но проиграли в карты. О, если бы он был француз иль русский, то непременно бы картавил. Все нравились друг другу, и каждый предлагал кусочек сыра или туну-фишь[24], и девочка, как беленькая мышь, с руки брала хрустящую крокет, совсем ручная, и семнадцать лет… Все так кокетливо оделись и каждый шею подушил, их шелест слов сушил намокший китель капитана, а ветреная Нана шептала об убийстве.

Лиля, тебе все удалось прекрасно, и даже погода хорошая.

— Вот видишь, бэби, я же тебе говорила! Поговори, поговори с Майклом, иди, он на телевидении — первый человек.

«Первый человек» имел очень симпатичную наружность. Его темные волосы приятно блестели на солнце, глаза были голубые, и прелестные смешинки навсегда поселились на их морском дне.

Я села рядом с Майклом.

— О, здравствуй, знаменитая Елена! Хочешь вина?

Не дождавшись ответа, Майкл уже быстро наливал мне вино в маленький пластиковый стакан.

— Чем же я знаменита, Майкл? Наоборот, я слышала, что ты делаешь очень успешные программы на телевидении.

— Я — да, я люблю телевидение и не люблю людей, которые, глядя на чистое голубое небо, говорят: «Какое чистое голубое небо!» Или, если идет дождь, то они непременно скажут: «Пошел дождь!»

— Это, собственно говоря, ты все к чему говоришь?

— Ни к чему, к хорошей погоде. — Он улыбнулся чистыми и ровными, как и он сам, зубами. — Ты первая русская модель в Нью-Йорке, и ты — не такая, как все, Лиля мне говорила, что ты стихи пишешь?

— Да, пишу, но по-русски, так что ты все равно ничего не поймешь.

— Ты пробовала их переводить?

— Нет, это бесполезно. Впрочем, один раз пробовала и получилось совершенно другое стихотворение, но это нормально, ничего не поделаешь, с прозой гораздо легче. Ты о чем делаешь свои программы на телевидении?

— Я не делаю программ, я пишу сценарии для рекламных фильмов.

— Да? Знаешь, я придумала один. Представь себе круглый стол, горят свечи, и за столом сидят люди, которые занимаются спиритическим сеансом. Типажи обычные для такой ситуации: здесь может быть и старуха с тяжелыми кольцами, и молоденькая дурочка с открытым ртом, и дама лет сорока в черном кружевном платье, но с совершенно закрытым воротником под горло…