Юрий Трубецкой - «Под этим небо черной неизбежности…»

Юрий Трубецкой. «Под этим небо черной неизбежности…»: Собрание стихотворений

Юрий Трубецкой. Двойник (Париж: Рифма, 1954)

Знаком этот образ печальный,И где-то я видел его…Быть может, себя самогоЯ встретил на глади зеркальной.

Александр Блок

Двойник

Под дождем брожу нелепо,Скучный, длинный и немой,И фарфоровое небоТочит слезы надо мной.

Вечер нудный, вечер длинный,Я — к бродяжеству привык,А в витрине магазинаЗло смеется мой двойник.

Он стоит в нарядном фраке,Разутюжен и побрит.Обратит вниманье всякийИ похвалит этот вид.

Он не пишет и не курит,В середине — пустота,Под бровями свет лазуриИ как розаны уста.

Смотрит он как праздный, тощийПод окном торчит. И пусть!И струит осенний дождикЭлегическую грусть.

«Давно с тобою мы простились…»

Давно с тобою мы простились —Нева и ледяной дворец.Лишь звездные лучи струились,Как бы предчувствуя конец.

И музыка звучала тихоИ замирала где-то там.Беда — голодная волчиха —Ходила, воя, по следам.

И острова, и часовые,И обожженные мосты,И панихидная Россия,И вопли ветра. И кресты.

«Тихий шорох берез отталых…»

Тихий шорох берез отталыхИ весенний снег под горой.На пристани лязг причала,Дым костра и туман над водой.

Как впервые вижу. ПриемлюБлагословенье Твое —Сирую взрытую землю,Каждый вздох и трепет ее.

И — чтоб мог я чувствовать бремяЛегчайшее, бремя любвиЧеловеческой — злое времяНадо мною останови!

Разговор («Летели дни, крутясь проклятым роем»…)

«Летели дни, крутясь проклятым роем»…Я на скамье сидел в саду. СлегкаНакрапывал нечастый теплый дождик,В разрыве туч вечерняя горелаЗвезда. А рядом, воротник подняв,Сидел высокий, стройный незнакомец.Ему, как мне, по-видимому былЗнаком весенний сплин, непостоянствоБольшой звезды между сплетенных веток.Молчали мы. Потом он вдруг сказал:«И этот вечер канет без следа,И что тогда останется в сознаньи?Пожар зари?» Он замолчал. И яУзнал его — лицо и тихий голос,Глаза прозрачные под мягкой шляпойИ свет — «оттуда ринулись лучи»…Я веки опустил. Прошло мгновенье,И рядом — никого. А там, вверху,Звезда, сиявшая алмазным блеском,Вдруг облаком седым заволоклась.Вокруг опять — обычно, повседневно.Весна и ночь. Вдали мятется город.Но перелетный ветер запевал«О доблестях, о подвигах, о славе…».

«Два желтых огня на самом краю…»

Два желтых огня на самом краюДороги. Там, верно, мост.Сегодня свой голос не узнаю,Он тих, уверен и прост.

У балок шумит высокий бурьянИ песня слышна в саду.Вином горьковатым разлуки пьян,Покачиваясь иду.

Легко без любви. Будто мир инойГлядится из быстрины.Осенней травой, пересохшей травойЛадони обожжены.

«Я прочту вполголоса…»

Я прочту вполголосаДавние стихи.Лягут света полосыСквозь листву ольхи.Знаешь, сладко грезится,И печаль легкаПод сияньем месяцаВ дымных облаках…Ходит осень по полю,Желтый сад шумит.На верхушке тополяСтарый грач сидит.Белый снег расстелется,С крыш повиснет лед,Загудит метелица,Окна занесет.Все слова припомнятся,Что звучат еще…В тихой, теплой комнатеЗапоет сверчок.Сохрани же нежностиСиний огонек,В снеговой безбрежностиПуть далек, далек…

Сонет («От леса веет грустью безначальной…»)

От леса веет грустью безначальной.Проходит стадо. Мелкий дождь сечет.И следом за коровами бредетИ чист и звоном голосок хрустальный.

Дик. Очевидно, из деревни дальнейСюда подал. Кривится детский рот.Сейчас заплачет. Но нельзя. Поет.Пастух-мальчишка. Русый и печальный.

Пора домой. Коровы побрелиТропинками исхоженной земли,Сквозь пестрые намокшие деревья.

А там вдали — широкая река.Грачи на пашнях. Ветер и тоска.Да серых туч осенние кочевья.

В парке («Словам опять томиться нерожденным…»)

Словам опять томиться нерожденным…Вон мальчуган играет на песке,И летний луч огнем темно-зеленымСкользит по смугло-розовой щеке.

Но потянуло с запада прохладойИ сумрачно вздохнули тополя.И отвечает бормотанью садаТаинственным молчанием земля.

«Небо выше, светлее…»

Небо выше, светлее,Нежней косые лучи.В ясеневой аллееТревожно кричат грачи.

Тени легли, густые,Темна под мостом вода.Это было давно, в России,А может быть — никогда.

Старик («Сидит, на солнце согревая кости…»)

Сидит, на солнце согревая кости,И смотрит сквозь очки на облака.В глазах уже ни доброты, ни злости,А просто беспредельная тоска.

И чувствует: она уже близка,Придет на днях таинственная гостья, —И желтая, иссохшая рукаСжимает цепко рукоятку трости.

Еще пожить. Хотя бы только год,А то лежать во тьме тысячелетья!И тяжко охнув, со скамьи встает…

А небо меркнет в предвечернем светеИ, провожая вновь солнцеворот,Сплетает время призрачные сети.

«Жарок день под маревом тонким…»

Жарок день под маревом тонким.Хвоя. Поросли бурой травы.Католическая иконкаИ небо стальной синевы.

По камням взбираются козы,Колокольчиками звенят.Пожелтели уже березыИ румянее виноград.

Сено звонкое на покосе.Обмелела река, шумит.Предвещая близкую осень,Белый пух по ветру летит.

Весна («Бледно светят Плеяды…»)

Игорю Чиннову

Бледно светят ПлеядыНаклонясь над равниной,За оградою сада,Где свежо и пустынно.

Лай собак на рассвете,Дальний крик паровоза,И последние этиУкрашенья мороза.

По привычке закуришь…Так близки почему-то —Острый холод лазуриИ дремотное утро.

«Блоковское, цыганское…»

Блоковское, цыганское,Больное и чуть живое.Раскольничье, окаянскоеС окровавленной головою.

Трижды прокляты, бездомныНищи, — в дождь, в метель,Поле, поезд, небо огромное.Беженская постель.

«Стоит старик на перекрестке…»