МАКСИМ ГОРЬКИЙ
(1868–1936)
515. Легенда о Марко[521]
В лесу над рекой жила фея, В реке она часто купалась; И раз, позабыв осторожность, В рыбацкие сети попалась. Ее рыбаки испугались, Но был с ними юноша Марко; Схватил он красавицу фею И стал целовать ее жарко. А фея, как гибкая ветка, В могучих руках извивалась, Да в Марковы очи глядела И тихо над чем-то смеялась. Весь день она Марка ласкала; А как только ночь наступила, Пропала веселая фея… У Марка душа загрустила… И дни ходит Марко, и ночи В лесу, над рекою Дунаем, Все ищет, всё стонет: «Где фея?» А волны смеются: «Не знаем!» Но он закричал им: «Вы лжете! Вы сами целуетесь с нею!» И бросился юноша глупый В Дунай, чтоб найти свою фею… Купается фея в Дунае, Как раньше, до Марка, купалась; А Марка — уж нету… Но все же От Марка хоть песня осталась, А вы на земле проживете, Как черви слепые живут; Ни сказок о вас не расскажут, Ни песен про вас не споют! <1895>, 1902
ПРОХОР ГОРОХОВ
(1869–1925)
516. Изменница[522]
Бывало, в дни веселые Гулял я молодцом, Не знал тоски-кручинушки Как вольный удалец. Любил я деву юную, — Как цветик хороша, Тиха и целомудренна, Румяна, как заря. Спознался ночкой темною, Ах! ночка та была, Июньская волшебная, Счастлива для меня. Бывало, вспашешь полосу, Лошадку уберешь И мне тропой знакомою В заветный бор идешь, Глядишь: моя красавица Давно уж ждет меня; Глаза полуоткрытые, С улыбкой на устах. Но вот начало осени; Свиданиям конец, И деву мою милую Ласкает уж купец. Изменница презренная Лишь кровь во мне зажгла, Забыла мою хижину, В хоромы жить ушла. Живет у черта старого За клеткой золотой, Как куколка наряжена, С распущенной косой. Просил купца надменного, Ее чтоб отпустил; В ногах валялся, кланялся, — Злодей не уступил. Вернулся в свою хижину — Поверьте, одурел, И всю-то ночь осеннюю В раздумье просидел. Созрела мысль злодейская, Нашел во тьме топор, Простился с отцом-матерью И вышел через двор. Стояла ночка темная, Вдали журчал ручей, И дело совершилося: С тех пор я стал злодей. Теперь в Сибирь далекую Угонят молодца За деву черноокую, За старого купца. <1901>
Я. РЕПНИНСКИЙ
517. «Варяг» («Плещут холодные волны…»)[523]
Плещут холодные волны, Бьются о берег морской… Носятся чайки над морем, Крики их полны тоской… Мечутся белые чайки, Что-то встревожило их, — Чу!.. загремели раскаты Взрывов далеких, глухих. Там, среди шумного моря, Вьется Андреевский стяг, — Бьется с неравною силой Гордый красавец «Варяг». Сбита высокая мачта, Броня пробита на нем, Борется стойко команда С морем, с врагом и с огнем. Пенится Желтое море, Волны сердито шумят; С вражьих морских великанов Выстрелы чаще гремят. Реже с «Варяга» несется Ворогу грозный ответ… «Чайки! снесите отчизне Русских героев привет… Миру всему передайте, Чайки, печальную весть: В битве врагу мы не сдались — Пали за русскую честь!.. Мы пред врагом не спустили Славный Андреевский флаг, Нет! мы взорвали „Корейца“, Нами потоплен „Варяг“!» Видели белые чайки — Скрылся в волнах богатырь, Смолкли раскаты орудий, Стихла далекая ширь… Плещут холодные волны, Бьются о берег морской, Чайки на запад несутся, Крики их полны тоской… 1904
ГЛАФИРА ГАЛИНА
(1873–1942?)
518. Бур и его сыновья[524]
Да, час настал, тяжелый час Для родины моей… Молитесь, женщины, за нас, За наших сыновей!.. Мои готовы все в поход, — Их десять у меня!.. Простился старший сын с женой Поплакал с ним и я… Троих невесты будут ждать — Господь, помилуй их!.. Идёт с улыбкой умирать Пятёрка остальных. Мой младший сын… Тринадцать Исполнилось ему. Решил я твёрдо: «Нет и нет — Мальчишку не возьму!..» Но он, нахмурясь, отвечал: «Отец, пойду и я!.. Пускай я слаб, пускай я мал — Верна рука моя… Отец, не будешь ты краснеть За мальчика в бою — С тобой сумею умереть За родину свою!..» Да, час настал, тяжелый час Для родины моей… Молитесь, женщины, за нас, За наших сыновей! 1899
