– Я не знаю – покраснела Дарья.

Несколько раз Толик возвращался к насущному вопросу, но всё тщетно, Тогда он пошёл напрямую и направил сватов к несговорчивой любимой. Во время сватовства Роза без всякого настроения промолвила:

– Пусть сама Дарья решает.

Александра сквозь слёзы пожелала счастья и хорошей доли своей внучке. Но решающее слово и, в первую очередь для Дарьи сказал, рядом сидящий братишка. Он осторожно толкнул сестру в бок и также тихо, но умоляюще прошептал:

– Не ходи Дашик, замуж.

Дарье тут же представился без неё осиротелый дом, тоскующие в вечной нужде одинокуя мать и бабушка. И от неё в адрес жениховой родни последовал категоричный отрицательный ответ.

Вскоре, обескураженный и в полных догадках несостоявшийся жених уехал в закрытый город. Где и женился на подвернувшейся девушке.

***

Как быстро всё протекает, всё движется, всё изменяется. Старые старятся, молодые растут. Так вот и у Людвига. Кажется, совсем недавно народились его дети, а вот уже и внуки радуют душу. Неизвестно где растёт Лариска – Вероничкина дочь. Рядом годовалый Славик. А за несколько сотен километров от Катайска живёт, подрастает маленький Игорёша, ровесник Славика, сын Семёна. И как это ни странно, но сердце больше начинает беспокоиться и тосковать не по детям, а по внукам.

Отложил все дела дедушка и поехал попестовать любимого внука. А вот не успел приехать к сыну, как душа затосковала и невидимая, непонятная сила потянула домой. Что это, годы говорят сами за себя, когда хочется скорее к насиженному гнёздышку или что-то другое?

– Папа, – попыталась переубедить свёкра сноха – ты только приехал, а уже уезжаешь, ну как же так?

– Нет, Наденька, нужно ехать, дома столько дел.

– Какие могут быть сейчас дела? – вступил в разговор Семён – на улице октябрь, в саду всё убрано.

– Да разве дома не найдёться дел. Да и маме пообещал, что скоро приеду.

Всю ночь, накануне отъезда, Людвиг не мог заснуть. Вся жизнь пролетела перед глазами: вот они – довоенные дети, их озорное безоблачное детство:

В доме находился огромных размеров сундук. В принципе, этот сундук был постоянно полупустым, но зато Людвиг его использовал в других целях. Провинившуюся сестру Розу он мог, не задумываясь, отправить отбывать наказание в полупустой сундук. Ну а если подруги придут, то они там же и окажутся. Отбывание повинности длилась до таких пор, пока они все вместе ни начнут яростно умолять «стража порядка» об освобождении. Затем, конечно, все: и виновные и безвинные выходят из «плена», но самое маленькое превосходство над незадачливыми девчонками состоялось. Людвиг улыбнулся далёкой детской шалости. Но тут в душе у него что-то потеплело.

А с какой трогательностью Роза пошла в первый класс. Вернее сказать она поплыла по воздуху на руках у своих братьев. Роза в детстве была низкорослым ребёнком. И первого сентября, когда сестрёнке исполнилось семь лет, её, в новом, синем в белую полосочку, платьи и с матерчатой сумкой они с Михаилом за руки, буквально, несли в школу. От большой скорости короткие волосы сестры раздувались в разные стороны.

Людвиг поморщился от душевной боли. Он вспомнил сцену избипения матери в сарае. Какие же они были жестокосердые. Ну, какое им дело до взрослых супружеских проблем, тем более между отцом и матерью. Самое главное, у них были оба родителя, которые их – сорванцов очень крепко любили и переживали за них. Всю жизнь ему

стыдно перед памятью матери, да и перед собой за свой мерзкий, низкий поступок. Может быть, по этой же причине Михаил очень болен. Материнское слово, особенно слово проклятия, так просто не проходит. Может быть, душа матери их и простила, а он вот никода этой подлости себе не простит.

Глаза Людвига потеплели, хотя почему-то заболело лицо. Какая прекарасная пора была в пионерском лагере. Они с Розой проявляли незаурядную вертуозность и артистичность в игре на гитаре и балалайке, и в плясках. За свой талант сестра была премирована зелёным шерстяным отрезом, а он шевиотывыми синими штанами, которые носил до самой мобилизации на фронт.

Сколько горя людям принесло это проклятое лихолетье. Первый военный удар для

Людвига – это потеря матери, которую он не смог даже похоронить по причине уборке

сельскохозяйственных культур.

Но они – обездоленные дети обрели и другую мать, дай Бог каждой сироте иметь такую мачеху, каккя у них неродная мама. Как она сейчас там его старенькая мамочка?

Почему-то начал болеть шрам на лице у него. Никогда, с самой войны, Людвиг не ощущал такой боли, как сейчас. Это уже по окончании войны, во время проверки постов, враг саданул его шашкой и распорол пол-лица. Как ни странно, но шрам во всё лицо его внешний вид не портил, а напротив, придавал некоторую привлекательность.

Людвиг встал с постели, нашёл в шкафчике анальгин, выпил и подошёл к окну. В небе светила яркая луна. Октябрь почти уже на исходе, скоро снег повалит, а там не за горами и зима. Нужно как-то, скорее всего летом, съездить к Аве в Среднюю Азию. Она постоянно зовёт в гости, и всё невозможно собраться.

Да и Лариску – Вероничкину дочку тоже очень хочется уидеть.

Но почему сегодня эти мысли лезут в голову. Наверное, прожита половина века и, сами по себе, подводятся жизненные итоги.

Вот и сейчас, он очень виноват перед своей племянницей встал на пути её семейному счастью. Хотя, кто его знает, может её половина где-нибудь ходит по свету и ищет с ней встречи. А вообще хорошая дивчина получилась у Розы. Какая-то вся самостоятельная, не каждому это дано. Было бы у неё детство немного счастливей, неизвестно бы где она сейчас училась.

Ну что же так болит шрам? Людвиг выпил ещё анальгину и под утро заснул тяжёлым сном.

***

Наконец-то он в междугороднем автобусе, который через несколько часов его домчит до Катайска.

Осенние дни становятся короче, здесь ещё промозглая погода, холодный ветер, нудный дождь моросит. А в автобусе полумрак, тепло, мягкое кресло. Людвиг, удобно устроившись, откинул кресло и погроузился сначала в дрёму, а затем наступил безмятежный сон.

ЛАЗ выехал за городскую черту и, несмотря на ненастную погоду, помчался по асфальтированному тракту. Трасса оказалась на редкость свободной, поэтому автомашина двигалась с максимально допустимой скоростью. За окном автобуса тьма кромешная, и лишь только изредка мелькали фонари на придорожных столбах, да встречные машины.

Ветер усилился, крупными хлопьями повалил густой мокрый снег, который интенсивно начал залеплять лобовое стекло. Дворники не