Хун-нян (говорит). Кто вас спрашивает об этом?

Чжан (говорит). Осмелюсь спросить, часто ли барышня выходит погулять?

Хун-нян (говорит сердито). Сударь, вы ученый, благородный человек. Мэн-цзы говорит: «Приличие в том, чтобы женщина и мужчина при встрече не соприкасались». Ведь благородный человек,

   Идя бахчой,

       не сгибается туфли поправить,

   Шапку под сливой

       не тронет рукой никогда.

Неужели вам неизвестны слова: «Не соблюдая приличий, не смотри; не соблюдая приличий, не слушай; не соблюдая приличий, не говори; не соблюдая приличий, не двигайся». Моя хозяйка очень строго управляет домом, она тверда и чиста, как снег и иней. У нее, как говорится, «в доме нет даже мальчика пяти чи ростом, чтобы смотреть за воротами». Если вам исполнилось лет двенадцать—тринадцать, то без особого зова вы не посмеете проникнуть во внутренние покои. В былые дни Ин-ин тайком выходила из женской части дома. Хозяйка проведала об этом, велела ей явиться на родительский суд и попрекала так: «Ты – девушка, а выходишь без спросу из женской половины. Неужели тебе не будет стыдно, если повстречаешь гостя или молодого монаха?» Ин-ин тут же поклонилась и ответила: «С сегодняшнего дня я стану совсем другой и не посмею вам перечить». Что же будет со служанкой, если хозяйка так обошлась с родной дочерью? Вы, сударь, изучили пути древних правителей, почитаете правила Чжоу-гуна. Для чего же вы старались, если не применяете их к самому себе? Служанка еще может простить вас, но, узнай об этом хозяйка, дело не кончится так просто. Отныне спрашивайте только то, что можно, и не говорите несуразицы, если спросить не о чем. (Уходит.)

Чжан (говорит). Она сразу сокрушила все мои надежды. (Поет.)

На мотив «Повсюду дозоры».

         Я слушал служанку —

  встревожилось сердце от строгих речей.

         Печаль за весь день

  скопилась у грустно сведенных бровей.

         Сказала Хун-нян:

         Хозяйка как иней чиста и как снег холодна, —

         В покои никто не проникнет,

  пока не покличет она.

         Но если припомнить,

  что сердце Ин-ин трепетать

         Заставила строгостью старая мать,

         Зачем же тогда, уходя,

  она обернулась назад,

         Зачем же меня поразил

  случайно оброненный взгляд?

         И сразу мне в грудь

  проникла глубоко любовь,

Тоска изнутри меня гложет.

Я нынче любимую девушку встретил —

    и как я тоскую о ней!

Я в прошлом рождении с трещиной свечку

    зажег перед Буддой, быть может.

Придет ли пора, когда ты меня

    поддержишь своею рукою,

Когда надо мной

    ты сжалишься всею душою

И очи твои

    тепло и заботу не скроют?

На мотив «Резвится дитя».

Далеки были прежде свиданья в Ушани,

    словно синего неба края.

Эти встречи в Ушани все дальше теперь

    после речи, что выслушал я.

И хотя мое тело

    стоит в круговой галерее,

Но душа далеко

    улетела отсюда за нею.

Одинокий, чужой,

    я хотел бы войти в ее тайные грезы,

Только страшно, что матушка может

    догадаться о чувстве моем.

Мать боится, что дочери сердце

    загорится весенним огнем.

Она злится,

    увидевши иволгу с другом,

Ей досадно,

    коль бабочек белых увидит вдвоем.

Пятая ария от конца

   Барышня так молода,

   Но непреклонна душой.

Если бы мог я,

    приблизившись к девушке той,

Словно Хэ-лан,

    ее белым, как пудра, лицом поразить

Иль, как Хань Шоу,

    украдкой духи от нее получить, —

Стал бы супругом, и мог бы ее я ласкать

И не страшила бы

    девушку грозная мать.

Четвертая ария от конца

Матушка все уж решила,

Видно, напрасны мечты,

Что с красотою Ин-ин

    сходен талантами ты.

Нечего думать, что брови жене

    я подведу, как Чжан Шан,

Что проведу я весенние дни,

    как их провел Юань-лан.

Не похвалюсь я никак,

Будто бы рядом с твоими

    строгостью, речью, уменьем, осанкой

Блещут мои

    ласка, сердечность, почтительность, такт.

Третья ария от конца

Вспомню, как брови слегка подвела,

Щеки припудрила тонко она,

Помнится тонкая яшма —

    шеи ее белизна,

Юбка зеленая с вышитым фениксом,

    ножки, как лотос златой,

Красная кофта с луанем из золота,

    пальцы – бамбук молодой.

     Мне против воли приходит на ум,

     Будто бы ты уронила

         нежность и прелесть свою,

     Я ж подобрал, и меня одолели

         многие тысячи дум.

(Говорит.)

Но я забыл проститься с настоятелем. (Видит настоятеля.) Осмелюсь спросить у святого отца: где будет мое жилище?

Настоятель (говорит). В западном флигеле возле двора пагоды есть комната, очень тихая. Там вам, сударь, будет покойно. Комната уже прибрана, и вы можете перебраться в нее в любое время.

Чжан (говорит). Тогда я возвращаюсь на постоялый двор и сразу же переезжаю к вам.

Настоятель (говорит). Ну что же, я пойду готовить себе пищу, а вы переселяйтесь непременно. (Уходит.)

Чжан (говорит). В суете постоялого двора еще можно было как-то забыться, но как же я буду тосковать, переселившись в тишину монастыря! (Поет.)

Вторая ария от конца

     В тихом, глубоком дворе

     Будет постель холодна.

     Полог качнется, у книг возле лампы

         тень моя будет видна.

     Правда, душа получила сегодня

         все, что хотела она,

     Все же тоску не смогу превозмочь я

         в долгие ночи без сна.

     Лягу в постель, но никак не засну,

Счет потеряю

    стонам протяжным и вздохам коротким,

Тысячи раз

    и подушку взобью и постель поверну.

Заключительная ария

Цветок говорящий

    не больше стыдлив, чем она.

С ней нежностью спорит

    душистая яшма одна.

При встрече не мог ничего я найти

    подобного ей красотой,

Я мог только стиснуть ладони и зубы

    и думать о ней об одной.

(Уходит.)

Действие третье

Ин-ин (входит, говорит). Матушка послала Хун-нян к настоятелю, но та, негодница, еще не пришла и ничего не рассказала мне.

Хун-нян (входит, говорит). Я принесла ответ хозяйке, а теперь иду к барышне, чтобы все ей рассказать.

Ин-ин (говорит). Тебя посылали к настоятелю узнать, когда будет поминание?

Хун-нян (говорит). Только что я снесла ответ хозяйке, а теперь и барышне отвечу. Пятнадцатого числа второго месяца хозяйку и тебя, сестрица, приглашают зажигать курения. (Смеется.) Ты знаешь, сестрица, я тебе расскажу смешную историю. Тот сюцай, которого мы вчера видели в монастыре, сегодня опять был в комнате для гостей. Он вышел наружу первым, дождался Хун-нян, поклонился низко-низко и сказал: «Моя фамилия Чжан, имя Гун, второе имя Цзюнь-жуй, родом я из Сило, мне двадцать три года, родился я семнадцатого числа первого месяца и еще не женат». Я спросила его, сестрица, зачем он это говорит, а он опять: «Не служанка ли ты барышни Ин-ин? Часто ли барышня выходит?» Я оборвала его и ушла. Чего ему надо, сестрица, я так и не