– Чё ето тако «педагог»? Слово-то како чудно.

– Это человек, который учит и воспитывает других людей, в частности, детей.

– Дак на чё здися образование нужно како-то, любить надо

ребятёшек, жалеть их, заставить поверить в чё-то, да честным что бы был.

– Нет, дорогая моя тётя Шура, образование помогает грамотно ко всему относиться, но ты для меня и необразованная незаменима. А посему я хочу тебе совсем немного приплачивать из своего жалования.

Наступило долгое молчание. Каждая из собеседниц расценивала по – своему только что сказанное. Заведующая площадкой думала, что нужно назвать конкретную сумму повару-«воспитателю». Александра подумала, что заведующая решила пошутить.

– Ты чё жа, милка, надсмехашся на до мной?

– Почему смеюсь? – не поняла заведующая.

– Неужто я буду брать деньги за утихомиренье робёнка? Ты миня не обижай. И за то спасибо, чё не допустила моих ребетёшек до голодней смерти и до сумы.

– Если ты отказываешся от частички денег, тогда, может быть, я для тебя изредка в колхозе буду выпрашивать, хоть горстку мучки.

– Спаси Христос тебя, спасительница ты моя. Не знаю, какому Богу за тебя молицця.

В скором будущем эта мучка будет первым подспорьем для Александры.

Александра приходидла домой из детской площадки: в школе все перемыто, шерсть натереблена, пряжа напрядена, а сами дети, либо уже спали, либо девочки вязали носки и варежки. Александра не могла нарадоваться на своих детей: «Милые, вы мои, родненькие детки, когда-нибудь закончатся все эти мытарства, голод и холод. Вернётся ваш папаня.

Закончится эта страшная война. Вы будете сытые, одетые. Вы будете обязательно счастливы. Потерпите только немного, прошу вас, родные детушки».

***

Война не только бывает разлучницей, она ещё и соединяет людей, правда, по различному поводу, но всё-таки соединяет. Рядом расположенная маленькая деревушка Павловка соединилась с Михайловкой, потому, как очень тяжело прожить в лихолетье, а колхоз, он и есть колхоз.

После переезда павловских деревенская улица выросла, а деревня стала называться Павломихайловкой.

Оставшаяся деревенская молодёжь не могла и дня прожить без вечёрки. При этом не забывалась и работа, которая была напрямую нацелена на победу над фашизмом. Почти каждый вечер деревенские девушки, одетые в яркие цветастые платья, у многих из них это был единственный выходной наряд, идут под руку, растянувшись во всю ширину улицы, и поют. Поют хорошо, проникновенно, на два и даже на три голоса:

Хороша эта ноченька тёмная,

Хороша эта ночка в лесу

Начинают низкие голоса,

Выручай меня, силушка мощная,

Я в тюрьме, за решёткой сижу.

подхватывают высокие голоса. Чистое подростковое пение заставляет по-хорошему содрогнуться деревню. Дети войны. В глубоком тылу их не охватывает ужас разрывов снарядов и бомб над головой, не прячутся от фашистского бесчинства. Это дети, подростки, испытавшие тяжесть не детского труда, подружившиеся с трактором и комбайном.

Хоть руки и ноги гудят от непосильного труда, но, видимо так усторен человек, особенно в юном возрасте, недюжный труд, забота ещё больше требуют расслабления и веселья, тем самым, молодой организм как бы изнутри заряжается новой энергией, зовущей к победе над смертью.

Девчата, подруги Авы, нагулявшись на улице, идут к колхозным амбарам, где играют, наплясывают.

Более старшая молодёжь, Розины сверстники, собираются у кого-нибудь в доме. Там, где балалайка, там песни и танцы, там новые друзья, там не место злобе. Роза начала играть на балалайке страдания.

Балалаечка гудит,

Жалко милого будить.

Песню подхватила красивым низким голосом новая Розина подруга Паня Харева, белокурая девушка, с добрыми серыми глазами. Красавицей, может, её не назовёшь, но она отличается степенностью, особой обаятельностью и красотой души.

Ой, да я будить не разбужу,

На сонного погляжу.

Где-бы они не работали: на поле, на току, на тракторе – везде Паня всегда рядом и как бы изнутри физически и психологически, поддерживая свою подружку.

Кто-то плакал, кто-то вздыхал под эти страдания. Да и как не страдать, их безусые женихи вместо танцев да милований бьют проклятого фашиста. Многие из них так и никогда не будут чьими-то мужьями и отцами.

На одну из таких вечёрок пришёл и Людвиг. Это был уже настоящий парень: стройный, высокий, пшеничный чуб волной ниспадал на лоб, большие красивые глаза,

чуть-чуть курносый нос, на подбородке ямочка, бархатный красивый голос.

Людвиг был не по-деревенски опрятен и подтянут. Заёкали девичьи сердца, заулыбались глаза, загорелись румянцем и без того ярко накрашенные щёки деревенских девчат при виде бравого, прекрасного и по-настоящему доброго молодца.

Роза с Паней пропели страдания. Затем Людвиг взял балалайку и начал выигрывать Подгорную. По первому же взмаху руки чувствовалось, парень играет нисколько не хуже своей сестры.

Окончательно сражённые частушками, вздыхательницы выскочили на середину избы.

У моёго у милого

Волосы волнистые.

Я его не заменю

На горы золотистые

– начала своим мощным голосом высоченная Арина Буйкова. Ей в такт выдала Таня Сорокина:

Милый мой, червённый туз,

Принародно не конфузь,

А конфузь наедине,

Чтобы не стыдно было мне.

Антонина Устюжанина подхватила:

Балалайка, балалайка,

Балалайка-стукалка,

– девушки поддержали подругу:

Балалайка выговариват:

«Устали руки-то».

Девчата дробили так, что в резном буфете позванивала посуда. Они очень старались понравиться молоденькому красавцу. Но утончённочть души и характера юноши лишь только допускала искреннее уважение к девушкам.

В игре Роза сменила брата, и все парами встали на краковяк. И тут Людвиг заметил скромно сидящую на скамейке девушку. Девушка была в чёрном платье. Плечи и грудь обвивал красный шёлковый шарф. Тёмные волнистые волосы были уложены «корзиночкой». Большие карие глаза застенчиво и с особой нежностью поглядывали на смазливого парня.

Людвиг, сам не зная, как это получилось, подошёл к девушке.

– Вы танцуете краковяк, – с особой галантностью произнёс он, чем, вероятно, окончательно сразил девушку.

Настёна, так звали девушку, только кивнула головой, и пара с осбой лёгкостью в такт музыке начала отплясывать.

После вечёрки Людвиг вызвался быть провожатым Настёны. На ночном небосводе мерцали звёзды. Изредка деревенскую тишину нарушали собачий лай да звяканье воротных щеколд.

– Ну и чем жа занимается прекрасная Настёна? – с нарочитой игривостью спросил в пустоту Людвиг.

– Та я, кажу, у больнице работаю, – с южноукраинским акцентом произнесла девушка.

– Врач, стало быть?

– Та нет, фельдшер-акушерка я, тильки шо закончила Катайский медицинский техникум.

– А почему такой разговор интересный?

– Та мы жа приихалы суда с львившины, – затем, немного помолчав, добавила, – та туточки уся деревня сборна.

– Как это? – не понял Людвиг.

– Кажу, кто откуда, и кто как приихав. Васинко, говорят, шо были раскулачены, та высланы с