В душе любовь лишь чистую лелеет:

Своею верою полна,

Той верою, которая одна

Спасенье ей, – она жалеет,

Как душу близкую, погибшего меня.

Мефистофель

Эх, ты! В тебе ведь только похоть бродит!

Тебя девчонка за нос водит!

Фауст

Прочь, гнусный изверг грязи и огня!

Мефистофель

А в рожах ловко суть она находит!

При мне минутки не сидится ей:

Ум замечая в рожице моей,

Она томится и скорбит безмерно,

Что если я не черт, то гений уж наверно.

Гм! эта ночь!..

Фауст

Тебе-то что до ней?

Мефистофель

И мне в ту пору веселей!

У колодца

Гретхен и Лизхен с кувшинами.

Лизхен

Ты уж о Бербельхен слыхала?

Гретхен

Нет. Я ведь дома все сижу одна.

Лизхен

Мы знаем кое-что! Сивилла мне сказала!

Попалась наконец она!

Вперед не важничай!

Гретхен

А что?

Лизхен

Да дело скверно!

Что ест она и пьет –  двух кормит: это верно.

Гретхен

Ах!

Лизхен

Да, теперь награждена!

На шею парню вешалась она:

На все гулянья с ним ходила,

С ним танцевала и кутила;

Везде хотела первой быть,

Есть пирожки да вина пить,

Себя красавицей считала;

Дошла в бесстыдстве до того,

Что наконец уж от него

Открыто брать подарки стала!

Ласкала, нежила дружка, –

Вот и осталась без цветка!

Гретхен

Бедняжка!

Лизхен

Ты еще жалеешь!

А мы? Как мать велит, бывало, прясть, –

Сидишь да ночью вниз сойти не смеешь;

Она же мигом к миленькому –  шасть!

Там, на скамье, иль в переулке темном,

Не скучно было в уголке укромном!

Теперь вот пусть свою убавит спесь

Да перед нами в церкви грех свой весь

В рубашке покаянной пусть расскажет!

Гретхен

Ее он замуж взять, наверно, не откажет.

Лизхен

Держи карман! Нет, парень не дурак:

Получше может заключить он брак.

Да он уж и удрал.

Гретхен

Он поступил нечестно.

Лизхен

Да хоть женись –  не очень будет лестно.

Ей наши парни разорвут венок,

А мы насыпем сечки на порог!

(Уходит.)

Гретхен

(идя домой)

И я, бывало, храбро осуждала,

Как девушка, бедняжка, в грех впадала!

Проступки я бранила строже всех;

Чтоб их клеймить, не находила слова:

Каким мне черным ни казался грех,

Я все его чернить была готова!

Сама, бывало, так горда, важна:

А вот теперь и я грешна!

Но Боже, что меня смутило,

Так было сладостно, так мило!

У городской стены

В нише стены статуя Mater dolorosa[13], перед нею кружки с цветами. Гретхен ставит свежие цветы.

Гретхен

Скорбя, страдая,

О Мать Святая,

Склонись, склонись к беде моей!

С мечом в груди ты

На лик убитый

Христа глядишь, полна скорбей.

Отца зовешь ты

И вздохи шлешь ты

Из глубины души своей.

Увы, кто знает,

Как изнывает

Вся грудь моя, тоски полна?

Как душа моя томится,

Как дрожит, куда стремится, –

Знаешь ты лишь, ты одна!

С людьми ли я, – невольно

Мне больно, больно, больно,

Везде тоскую я!..

Одна ли горе прячу, –

Я плачу, плачу, плачу,

И рвется грудь моя.

Цветы омыла эти

Слезами я, скорбя,

Когда я на рассвете

Рвала их для тебя.

Когда мне заблестели

Лучи зари в окно –

Сидела я в постели,

Рыдая уж давно.

Меня позором не убей!

Молю тебя я,

О Мать Святая,

Склонись, склонись к беде моей!

Ночь. Улица перед домом Гретхен

Валентин, солдат, брат Гретхен.

Валентин

Сидишь, бывало, за столом

С друзьями; шум идет кругом;

О девках только и речей, –

И каждый хвалится своей

Да пьет, красой ее кичась;

А я, спокойно подбочась,

При этой шумной похвальбе

Сижу да слушаю себе;

И вдруг, смеясь, крутя свой ус

И полный вверх стакан подняв,

Скажу: «У всякого свой вкус,

Не угодишь на каждый нрав;

Но мне назвать прошу я вас

Одну хоть девушку у нас,

Чтоб Гретхен стоила моей,

В подметки чтоб годилась ей!»

Тут шум пойдет, и звон, и гром:

«Он прав, он прав! – толпа кричит. –

Нет краше девушки кругом!»

Любой хвастун тут замолчит.

Теперь –  рви волосы да злись,

Лезь на стену, – хоть разорвись

От гнева: стали все кругом

Кивать, подмигивать глазком.

Язвить любой бездельник рад:

А я, как будто виноват,

Сижу, молчу. Чуть кто сболтнет,

Меня бросает в жар и пот.

Хоть разнесешь их всех, а все ж

Не скажешь им, что это ложь!

Кто там? Какой там черт ползет?

Не двое ль их? Пришли за нею!

Постой же: пусть я околею,

Когда он с места жив уйдет!

Входят Фауст и Мефистофель.

Фауст

Вон в ризнице церковной под окном

Блестит огонь лампады: то затихнет,

Слабей, слабей, то снова ярко вспыхнет,

То вновь замрет –  и мрак густой кругом.

В душе ж моей давно огонь не блещет.

Мефистофель

Что до меня, то грудь моя трепещет,

Как у кота, когда влезает он

На крышу, юной кошкою прельщен.

И мысли все хорошие такие:

То похоть, то проказы воровские.

Все существо мое с восторгом ждет

Чудеснейшей Вальпургиевой ночи.

Вот послезавтра к нам она придет;

В ту ночь недаром сна не знают очи.

Фауст

А этот клад, что видится вдали:

Поднимется ль он вверх из-под земли?

Мефистофель

Порадуйся, недолго ждать: оттуда

Ты котелок достанешь без труда.

Недавно я заглядывал туда:

Там талеров[14] порядочная груда.

Фауст

Браслетов нет ли иль перстней

Моей красотке на веселье?

Мефистофель

Найдутся там и вещи поценней:

Жемчужное я видел ожерелье!