его брюках исчезла, а с нею теплота и доверие, с которым нормальный человек смотрит на мир, созданный для него. 
(В Зальцбурге.)
  Иронизирует над Мартой – расстается с ней.
  Человек, который подавал большие надежды, а теперь работает в конторе. Больше он ничего не делает, вернувшись домой, ложится и покуривает в ожидании ужина, затем снова ложится и спит до следующего дня. По воскресеньям он встает очень поздно и садится у окна, глядя на дождь или на солнце, на прохожих или на тишину. И так весь год. Он ждет. Ждет смерти. Что толку в надеждах, если все равно…
  Политика страны и судьбы людей находятся в руках личностей, лишенных идеала и благородства. Те, в ком есть благородство, политикой не занимаются. И так во всем. Но теперь необходимо воспитать в себе нового человека. Необходимо, чтобы люди действия имели идеалы, а поэты были промышленниками. Необходимо воплощать мечты в жизнь – приводить их в действие. Прежде от них отрекались или в них погружались. Не надо ни погружаться, ни отрекаться.
  У нас не хватает времени быть самими собой. У нас хватает времени только на то, чтобы быть счастливыми.
  Освальд Шпенглер («Закат Европы»):
 I. Форма и реальность:
 «Понимать мир значит для меня быть его достойным».
 «Тот, кто дает определения, не ведает судьбы».
 «Помимо причинной необходимости – которую я буду называть логикой пространства – в жизни существует также органическая необходимость судьбы – логика времени…»
 Отсутствие исторического чувства у греков. «История от древности до персидских войн есть продукт мысли, по сути своей мифической».
 Изначально египетская колонна была каменной, дорическая колонна – деревянной. Таким образом аттическая душа выражала свою глубинную неприязнь к долговечности. «Египетская культура – воплощение заботы о будущем». Греки, счастливый народ, не имеют истории.
 Миф и его антипсихологическое значение. Духовная история Запада, напротив, начинается с самоанализа внутренней жизни – это западная Vita nuova[91]. (Ср. наоборот: фрагменты мифов о Геракле; таковые же от Гомера до трагедий Сенеки. Тысячелетие. То есть древнее – нынешнее.)
 Напр.: «Немцы изобрели механические часы, грозный символ быстротекущего времени, и бой их, денно и нощно раздававшийся с бесчисленных башен Западной Европы, является, быть может, самым грандиозным выражением исторического чувства во всем мироздании».
 «Мы, люди западноевропейской культуры, наделенные историческим чувством, являем собой не правило, а исключение».
 Бессмысленность схемы: Античность – Средние века – Новое время.
 «Что означает тип сверхчеловека для мусульманского мира?»
 «Удел культуры – цивилизация. На смену эллину приходит римлянин. Греческая душа и римский ум. Переход от культуры к цивилизации совершился в древности в IV веке, на Западе в XIX веке.
 Наша литература и наша музыка – цивилизация для горожан.
 А единственным предметом всякой философии становится у нас История философии.
 Главный вопрос:
 противопоставление истории и природы
 Математика История.
 и картины (обдумать дополнительно).
  Декабрь
 Его волновала ее манера цепляться за его одежду, идти рядом, сжимая его руку, ее непринужденность и доверчивость – все это трогало его и возбуждало. А еще ее молчание, благодаря которому она вкладывала всю себя в каждое свое движение, и в этом, а равно и в серьезности, которой были исполнены ее поцелуи, чудилось что-то кошачье.
 Ночью он почувствовал под пальцами выдающиеся скулы, холодные, как лед, и мягкие, дышащие теплом губы. И глубины его существа потряс вопль, отрешенный и страстный. Перед лицом ночи, усеянной звездами, и города, полного рукотворных огней и похожего на опрокинутое небо, под горячим и глубоким дыханием порта, которому он подставлял лицо, им овладело влечение к этому теплому источнику, неистовое желание прильнуть к этим живым губам, чтобы постичь весь смысл мира, жестокого и сонного, как немота, сковавшая ее уста. Он наклонился, и ему почудилось, будто он приник губами к птице. Марта застонала. Он впился в ее губы и несколько минут не отрываясь вдыхал эту теплоту, пьянившую его так, словно он сжимал в объятиях весь мир. А она при этом цеплялась за него, как утопающая, и, вынырнув на мгновение из своей бездонной пропасти и оттолкнув его губы, затем ловила их вновь и вновь, погружалась в черные ледяные воды, которые обжигали ее, как сонм богов.
  Декабрь
 Тому, кто создан для игры, всегда хорошо в женском обществе. Женщины – благодарная публика.
  Вещи утомительные всегда утомляют поначалу. Дальше смерть. «Такая жизнь не для меня», но, живя этой жизнью, мы в конце концов смиряемся с нею.
  Роман. I ч. Карточная партия («марьяж»). Разговоры.
 «Мы, зуавы…»
 «С моим мужем…»
 Черномазый: «Ты мне противен. Ты мне противен. Счас узнаешь почему. Потому что ты зануда. А я не люблю зануд. Ты не умеешь жить».
 (Парк Сен-Рафаэль.)
 Роман. Заглавия: Чистое сердце.
 Счастливцы на земле.
 Золотой луч.
  – Много ли вы знаете «любящих» мужчин, которые отказались бы от красивой и доступной женщины? А если кто и откажется, значит, ему недостает темперамента.
 – Вы называете темпераментом отсутствие всякого серьезного чувства?
 – Именно. (Во всяком случае, в том смысле, какой вы вкладываете в слово «серьезный».)
  Роман. I ч.
 Жилище Загрея в пригороде. Убийство. В комнате жарко натоплено. У Мерсо горят уши, он задыхается. Выйдя на улицу, он простужается (отсюда болезнь, которая его подкосит).
 Гл. IV: разговор с З. начинается с «общих соображений».
 – Да, – говорит З., – но вы не можете этим заниматься, работая.
 – Нет, потому что все во мне восстает, и это плохо.
 … – В сущности, – говорит М., – я человек взбалмошный и потому опасный.
  Роман. IV ч. Пассивная женщина.
 «Неправда, – говорит M., – что надо выбирать, что надо делать то, что хочешь, что существуют условия счастья. Счастье либо есть, либо нет. Важна воля к счастью. Своего рода глубокое убеждение, никогда не покидающее нас. Все остальное: женщины, искусство, успехи в обществе – не более чем повод. Канва, по которой нам предстоит вышивать».
  Роман. III ч.
 Через некоторое время Мерсо объявил о своем отъезде. Он собирался сначала попутешествовать, а затем обосноваться в окрестностях Алжира. Через месяц он вернулся, убедившись, что путешествия для него заказаны. Путешествие казалось ему тем, чем оно, в сущности, и является: неспокойным