Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 70

можно назвать плотностью власти, то есть степень контроля организациями своих собственных членов. В силу властолюбия, которое стоит ожидать от тех, кто приобретает управляющие посты, каждая организация в отсутствие противоборствующей силы будет стремиться расти и в размере, и в плотности власти. И та, и другая форма роста может остановиться по внутренним причинам; например, в международный шахматный клуб могут входить все опытные шахматисты высокой квалификации, но вряд ли такой клуб захочет контролировать какую-либо деятельность своих членов, кроме связанной с шахматами. При наличии энергичного председателя он может попытаться повысить «популярность шахмат» среди людей, но это маловероятно, если председатель сам хороший шахматист; а если такое и правда случится, клуб может развалиться из-за ухода лучших игроков. Однако такие случаи являются исключением; там, где цель организации имеет общий характер – например, богатство или политическое господство, – рост размера останавливается только давлением других организаций или же тем, что данная организация становится всемирной; тогда как рост плотности останавливается только там, где препятствующим фактором оказывается сильная любовь к личной независимости.

Наиболее очевидный пример этого – государство. Каждое достаточно сильное государство стремится к внешним завоеваниям; мнимые примеры противоположного толка возникают только тогда, когда государство из опыта знает о том, что оно не настолько сильно, как кажется, или же в силу неопытности верит в то, что оно слабее, чем на самом деле. Общее же правило состоит в том, что государство завоевывает то, что может, и останавливается только тогда, когда достигает границы, на которой какое-то другое государство или государства оказывают давление, по силе не уступающее его собственному. Великобритания не смогла захватить Афганистан, поскольку там Россия столь же сильна, что и Британия; Наполеон продал Луизиану США, поскольку не мог ее защищать; и т. д. Если говорить о внутренних силах, всякое государство стремится стать всемирным. Однако власть определенного государства в той или иной мере всегда носит географический характер: она обычно проистекает из центра и уменьшается по мере удаления от такого центра. Следовательно, на большем или меньшем удалении от центра его власть вступает в равновесие с властью какого-то другого государства, и именно там будут пролегать границы, если только в них не вмешивается сила традиции.

Сказанное нами слишком абстрактно, чтобы быть истинным безо всяких уточнений. Небольшие государства существуют не благодаря своей силе, но благодаря ревности крупных; например, Бельгия существует потому, что ее существование выгодно Англии и Франции. У Португалии есть большие колонии, потому что великие державы не могут договориться, как их поделить. Поскольку война – дело серьезное, государство может значительное время удерживать определенную территорию, которую оно бы потеряло, если бы ее решило захватить какое-то сильное государство. Однако такие рассуждения не отменяют нашего общего принципа; они лишь указывают на силы трения, которые сдерживают действие грубой власти.

Можно утверждать, что США – исключение из принципа, согласно которому государство завоевывает то, что может завоевать. Очевидно, что завоевание Мексики, да и по сути всей Латинской Америки, не представляло бы для США серьезных затруднений, если бы они решились на осуществление этой цели. Однако обычные мотивы политического завоевания в этом случае тормозятся различными противодействующими силами. До Гражданской войны южные штаты отличались империалистическими устремлениями, нашедшими выражение в Мексиканской войне, которая привела к присоединению огромной территории. После Гражданской войны заселение и экономическое развитие Запада стало задачей, достаточной для поглощения энергии даже самой энергичной из наций. Как только это дело было доведено до некоторого завершения, испано-американская война 1898 года дала выход для нового импульса империализма. Однако присоединение территории представляет определенные сложности с точки зрения американской Конституции – оно предполагает включение новых избирателей, которые могут считаться нежелательными, а также оно, что еще важнее, расширяет сферу внутренней свободной торговли, а потому вредит важным экономическим интересам. Поэтому доктрина Монро, на практике включающая в себя протекторат над Латинской Америкой, удовлетворяет господствующие интересы в большей степени, чем аннексия. Если бы политическое завоевание было экономически выгодным, оно бы, несомненно, состоялось.

Сосредоточение власти в политической сфере всегда было целью правителей и не всегда встречало сопротивления со стороны подвластных. Номинально оно достигло в больших империях античности более высокой степени, чем даже в наиболее выраженных диктатурах современности, однако на практике оно ограничивалось техническими возможностями. Самой острой проблемой для древних монархов была мобильность. В Египте и Месопотамии мобильности способствовали большие реки; тогда как правление персов зависело от дорог. Геродот описывает большую царскую дорогу от Сард до Сус протяженностью около 1500 миль, по которой в мирное время перемещались посланники царя, а в военное – его армии:

С этим путем в Сусы дело обстоит ведь так. На всем его протяжении есть царские стоянки и отличные постоялые дворы, и весь путь проходит по населенной и безопасной стране […]. Из Фригии путь ведет непосредственно к реке Галису, где есть [горный] проход, через [ворота] которого необходимо пройти для переправы через реку. У [ворот] прохода находится сторожевое укрепление с сильной охраной… Границу Киликии и Армении образует судоходная река по имени Евфрат. В Армении находится 15 стоянок с заезжими домами и сторожевым укреплением на протяжении 56 1/2 парасангов. […] По этой стране протекают четыре судоходных реки. Через все эти реки надо переправляться на судах […]. Всех этих стоянок от Сард до Сус 111 и столько же постоялых дворов […] Если считать на каждый день по 150 стадий [скорость движения армии], то на весь путь придется как раз 90 дней[32].

Такая дорога, хотя она и определяла саму возможность обширной империи, не позволяла царю осуществлять сколько-нибудь детальный контроль над сатрапами далеких провинций. Посланник на коне мог нести новости из Сард в Сусы месяц, тогда как армии на преодоление того же пути требовалось три месяца. Когда ионийцы подняли бунт против Персии, у них было несколько месяцев, прежде чем им пришлось иметь дело с войсками, которых на тот момент в Малой Азии не было. Все древние империи страдали от восстаний, которые часто поднимали правители провинций; и даже если открытого восстания не происходило, местная автономия была практически неизбежной, если не считать случаев недавнего завоевания, и со временем она могла легко превратиться в полную независимость. Ни одно большое государство античности не управлялось из центра в той же степени, к какой мы привыкли сегодня; и главная причина заключалась в отсутствии быстрых средств связи.

Римская империя при посредничестве македонцев выучила у персов то, как укрепить центральное правительство за счет дорог. Императорские посланники передвигались со средней скоростью десять миль в час, денно и нощно, по Западной и Южной Европе, Северной Африке и Западной Азии. Но в каждой провинции императорская стоянка управлялась военным командиром, который, соответственно, мог перемещать свои армии так, что об этом не всегда знали те, кто находился вне направления марша. Быстрота

Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 70