После входа положили [пленные] его царскому величеству поклон до земли, причем генерал князь Меншиков объявил пленным, чтобы шпаги его царскому величеству, как победителю, приносили. Первый граф Пипер, встав на колени и вынув шпагу, держал в руках; великий государь повелел принять ее генералу князю Меншикову. После того фельдмаршал Реншельд, встав на колени и вынув шпагу, держал ее в обеих руках; великий государь повелел принять ее тому же князю Меншикову, который по повелению его царского величества принимал шпаги у генералитета[222].

В начале 4-го часа его царское величество пленному графу Пиперу и фельдмаршалу Реншельду и всему генералитету, штаб- и обер-офицерам изволил говорить: «Вчерашнего числа брат мой король Карл просил вас в шатры мои на обед, и вы, обещавшись, в шатры мои прибыли, а брат мой Карл ко мне с вами в шатер не пожаловал, в чем пароля своего не сдержал. Я его весьма ожидал и сердечно желал, чтоб он со мной в шатрах моих обедал, но поскольку его величество не изволил пожаловать ко мне на обед, то прошу вас отобедать».

После чего все пленные и российский генералитет и штаб- и обер-офицеры целовали руку царского величества, и потом государь изволил всех жаловать из своих рук приказной водкой и сел за столы. Во время обеда, когда пили за здоровье его царского величества и высочайшей его царского величества фамилии и счастливое оружие, тогда производилась пальба из пушек.

Июня 28-го. Его царское величество повелел тела убитых российского войска собрать и положить в один курган, и всей армии встать кругом кургана, и от всех полков быть священникам для отпевания убитых. Во время отпевания великий государь пребывал в горьком рыдании и слезах и изволил говорить: «О благочестивые воины, во благочестии жившие, за благочестие павшие, все, как имеете дерзновение у Бога, молитвами своими помогайте мне на враги, которые тщатся и истинное благочестие наше истребить, и храмы Божии с землей сравнять».

После отпевания повелел устроить троекратное поклонение и притом изволил сказать: «Никто не может [совершить] более, как эти, [которые] несли тяготу дневную и ночную за любовь Божию, матерь Церковь и целость Отечества, и за него, великого государя, положили души свои и кровью венчались, и подвиги страдальческие явили». Потом, взяв лопату, первый своими руками начал покрывать тела землей с излиянием многих слез. Тогда вся армия произвела из ружей три залпа, и музыка играла на погребение. После разбора кургана изволил поставить крест с написанным годом, месяцем и числом: «Воины благочестивые, за благочестие кровью венчавшиеся, память ежегодно будет на этом месте совершаться июня 27-го дня».

Потом изволил повелеть собрать неприятельские тела и предать погребению; по достоверному подсчету убитых 13 281 [было] собрано; бывшие в плену пасторы были отпущены для отпевания и погребения.

С начала вечера во всех полковых церквях было всенощное бдение с преклонением колен и здравии великого государя.

(Труды Императорского военно-исторического общества. Т. 3, с. 274–293)

Анекдоты[223] и предания о Петре Великом

Вопреки расхожим мнениям, возникшим благодаря трудам советских писателей и историков, о якобы малой личной религиозности царя, последняя не вызывала сомнения у его современников.

Петр Первый был враг всего того, что происходит от суеверия и от фанатизма и был врагом хулителей веры, безбожникам и крамольникам. [Он] всегда говорил: «Они враги! Они подрывают основание законов, на котором утверждается клятва и все обязательства; они наносят стыд благоустроенному государству».

Вообще о вольнодумцах и атеистах Петр Первый говорил так: «Мне много раз приходилось в Амстердаме слушать речи таких людей. Но я о них вывел заключение, что их должно презирать, а не уважать и удивляться. В их словах видны буйство, гордость и вероломство. В их презрении Священного Писания, на котором основана вера, видно вероломство; в невнимании к разумению христианской веры видно буйство, а дерзкое истолкование и искажение смысла Священного Писания, выражающее собою то, что хулители ставят себя выше мужей, доказавших истину Священного Писания, указывает на их гордость; но целая шайка безрассудных исследователей не имеет столь разума, сколько один из христианских мужей, потому эти люди содействуют распространению распутства и ослабляют государственное устройство ([записано] от фельдмаршала князя Юрия Ивановича Трубецкого).

(Анекдоты и предания о Петре Великом. Ч. 1, с. 32–34)

Петр Великий любил приводить в крещеную веру, как говорится в народе, то есть с удовольствием принимал приглашение быть восприемником от купели, когда приглашали его бедные люди из числа его работников…

Он ходил к ним так же охотно, как охотно посещал вельмож и богатых, и с бо́льшим удовольствием принимал бедное угощение, нежели такое, которое вводило их в издержки. Так обходился он с офицерами и с солдатами своей гвардии, из которых редко кто не имел его кумом.

Впрочем, от него никто и не мог ожидать больших подарков при крещении, но мог довольствоваться его милостью; она обыкновенно состояла в поцелуе родильнице и в одном рубле солдату, а офицеру червонце, который он по древнему обыкновению всегда, бывало, положит под подушку ([записано] от бригадира Грота).

(Анекдоты и предания о Петре Великом. Ч. 3, с. 24–25)

Е. Б. Фукс

Анекдоты А. В. Суворова

Точно так же рассказы людей, лично знавших величайшего русского полководца, опровергают представления об Александре Васильевиче Суворове как о чудаковатом старике, который-де любил читать «Апостол» и хлебать с солдатами из одного котла. В воспоминаниях его первого биографа Егора Борисовича Фукса, сопровождавшего фельдмаршала в Итальянском и Швейцарском походе, мы узнаем о питающихся глубокой религиозностью мудрости и прозорливости полководца, который одновременно по праву мог считаться образованнейшим человеком своего времени.

Разговорились за обедом о трудностях узнавания людей. «Да, правда, – сказал князь Александр Васильевич, – только Петру Великому предоставлена была великая тайна выбирать людей: взглянул на солдата Румянцева, и он офицер, посол, вельможа; а тот за это отблагодарил Россию сыном своим, Задунайским. Мои мысли: вывеска дураков – гордость; людей посредственного ума – подлость; а человека истинных достоинств – возвышенность чувств, прикрытая скромностью» (с. 16).

Говорил об одном военачальнике, бездействие которого походило на трусость. Граф тут сказал: «Нет, он храбр, но бережет себя, хочет дожить до моих лет» (с. 22).

Поднимаясь на Сен-Готард с последним напряжением сил, увидели мы вдруг капуцинский монастырь, где иноки дают убежище странникам, отыскивают в пропастях при помощи чутья приученных своих собак замерзших, отогревают тела их и нередко возвращают им жизнь. Мы