– Паша, убери «Макарова»! – потребовал Кузьма, – я и так разберусь со всеми!

Кузьма повернулся. Рядом с Пашей стоял милицейский майор с удивительно голубыми глазами и тоже с пистолетом в руке.

– Руслан, я предупреждал тебя, что если будете ходить с ножами, то плохо будет!

– Он первым ударил! – заскулил парень с земли.

Остальные все аккуратно сложили ножи и стояли, понурив головы.

Мимо проходил пожилой чеченец в бардовой шапочке, типа тюбетейки, видимо, шел в магазин и, остановившись, что-то сказал парням.

Те что-то ответили, показывая пальцами на Кузьму.

– Извините, но они говорят, что вы первым ударили!

– Они мне сказали! – Кузьма повторил сказанное ему слово старому чеченцу.

Старик закричал на парней и те понурили головы.

– Это плохое слово, и ты правильно сделал, что ударил его. Таких надо учить!

Подошли Паша и милиционер, пожали руку старику. Милиционер собрал ножи и, смеясь, сказал:

– А вечером у них снова будут ножи. Их старики говорят, что чеченец без ножа все равно, что русский без штанов, так, дед Идрис?

– Все правильно! – смутился старик, – ножи у нас с детства! Поэтому и боятся обидеть друг друга, знают, что плохое слово может быть отомщено.

– А оскорблять безоружного человека? – спросил Паша.

– Это философия, уважаемый господин офицер! Русские самолеты бомбят безоружные чеченские аулы, и это вызывает гнев всех чеченцев. Танки давят плетни, людей и нашу землю. Там, добавил он, показав рукой на восток, – не обижайтесь на детей. Они глупые еще и черное для них иногда выглядит белым, а белое черным. А по сути это дети, школьники. Их родители увезли сюда от войны. Они видели там войну, кровь и много испытали. Простите их! Ваша милиция в Чечне отбирала в домах чеченцев последнюю пищу, а взрослых родственников куда-то уводили, и они уже не возвращались, а потом находили только трупы. Я сам это видел, и они это знают!

Кузьма посмотрел на стоявших понуро парней, смотревших вниз.

– Уважаемый, иди, куда шел! Мы разберемся со всем. Не будем об этом. Я понимаю вас, и ты пойми нас. Мы идем у себя по улице в своей станице, которую построили наши прадеды и полили изрядно тоже кровью. А здесь нас же задирают. Зачем? Вам что, плохо здесь живется? А так, на душе тоже плохо, понимаю я вас! – сказал Кузьма.

– Если у тебя на душе плохо, уважаемый, значит, у тебя есть душа. Я вижу по глазам, что ты воин, но поднять руку на мальчишку – это не подвиг воина! – покачал старик головой, – мы здесь все беженцы и бежали от войны, которую на нашу землю принесли твои земляки.

Кузьма смутился от его слов и покраснел.

– Извините, уважаемый! Не знаю, как вас по имени отчеству, нехорошо, конечно, получилось! С мальчишками, стариками, слабыми и женщинами воевать, безусловно, не дело воина, но если бы он первый не достал нож и не стал им угрожать. Я даю вам слово, что я бы его не тронул, если бы был просто разговор.

– Хорошо сказал, уважаемый! Дай Аллах тебе легкой дороги! – старик пожал руку Кузьме и с этими словами повернулся, и пошел к магазину.

– Шагом марш по домам! – сказал милиционер парням и те быстро направились, – увижу с ножами – составлю протокол! И наших мальчишек больше не задирать! Пырнете кого – пеняйте на себя!

– Так у них тоже есть ножи! – ответил широколицый, видимо, с примесью ногайской крови, высокий парень.

– И с них буду спрашивать, как с вас! Кто у них там заводила?

Но парни, не став отвечать, быстро повернулись и скрылись в ближайшем переулке.

– Володя Морозов! – представился Кузьме милиционер, поднимая с земли ножи, – я тебя, Кузьма, помню в школе. Ты борьбой занимался и по спорту был первый. Мы все с тебя брали пример. А зовут тебя, по-моему, Кузьма Гусаченко?

Кузьма виновато улыбнулся.

– Я тебя не помню – извини!

– Но это так – старшие младших никогда не помнят, а мы старших помним хорошо! Пойдем ко мне в отделение. Поговорим? – предложил голубоглазый майор.

И все трое направились в сторону отделения милиции.

– Товарищ майор, старший сержант Иванов! За время вашего отсутствия в станице ничего плохого не произошло! – вскочил со своего стула, читавший старый журнал «Огонек», конопатый милиционер.

– Иванов! Опять Руслан Зурабов ножом размахивает и задирает людей! Передай участковому лейтенанту Махне. Пусть ка для профилактики зайдет и поговорит с его отцом! – приказал майор.

– Есть! – ответил старший сержант и стал набирать какой-то номер на повидавшем виде телефоне, перетянутом в разбитых местах синей изоляционной лентой.

В кабинете начальника пришедшие расселись на стулья, а майор сел на свое место во главе длинного стола.

– Что же вы, ребята, со станицей сделали? – спросил Кузьма.

– А что вы со страной и с армией и твоим флотом сделали? – в тон ему спросил майор.

– Ты прав! – подумав, опустил голову Кузьма, – сделали – не сделали, а разорвали и виноваты, безусловно, что эту нечисть допустили до власти! – и он кивнул в сторону портрета Бориса Ельцина, висевшего за спиной майора.

Внезапно раздался стук в дверь.

– Входите! – крикнул хозяин кабинета.

Все присутствующие посмотрели с любопытством на дверь.

Вошел невысокого роста чеченец в кожаной шапочке, как тюбетейке, с длинной бородой и рассерженным лицом, который сразу обратился к хозяину кабинета:

– У вас, майор, опять в станице безобразие. Какой-то взрослый хулиган избивает детей, а вы с ним сидите в одной комнате и разговариваете. Вот заявление избитого об избиении! Вот показания свидетелей и медицины! Вот заключение врача нашей больницы о нанесенных избиениях! Прошу возбудить уголовное дело против этого хулигана. Если вы не сделаете это, то я сегодня же поеду в Краснодар в управление мусульман Кубани!

Он подал бумагу Морозову и покорно встал, ожидая реакции, и показательно включил диктофон и положил его посередине на стол.

Паша Зленко покачал только головой и посмотрел на Кузьму.

Морозов взял поданные ему бумаги, внимательно прочитал.

Пришедший чеченец продолжил:

– В то время, как весь цивилизованный мир с негодованием осуждает те преступления, которые творит федеральная российская армия в Чечне, в станице Охотской разбушевавшиеся хулиганы избивают бедных чеченских и ингушских мальчиков, которые вынуждены бежать от войны их родных аулов. То выселение всего чеченского народа в казахские и оренбургские степи, то бомбардировки мирных сел, то избиение чеченских и ингушских мальчиков здоровыми русскими мужиками. Геноцид, да и только!

– Магомед-хаджи! Умерь