Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 176
Русселя. Так, утвердилось мнение, будто он был чуть ли не доверенным лицом Заграничного отдела ЦК РСДРП, а социал-демократическая литература – основным видом печатной продукции, распространявшейся среди русских военнопленных в Японии[572]. На самом деле Руссель был направлен на Дальний Восток американским Обществом друзей русской свободы, находившимся под контролем социалистов-революционеров, с которыми, в свою очередь, он поддерживал дружеские и деловые отношения как до, так и во время своего пребывания в Японии; перед ними же и отчитывался в своей деятельности[573]. Что касается нелегальной литературы, попадавшей через него русским военнопленным, то в их мемуарах можно встретить упоминания об эсеровской газете «Революционная Россия» и даже о кадетском журнале «Освобождение», но никак не о социал-демократических периодических изданиях[574].
Если указания Бонч-Бруевича на Русселя еще можно отнести на счет действительной забывчивости мемуариста, то отрицание им контактов с японскими социалистами выглядит как преднамеренное стремление скрыть истинное положение вещей. Это тем более бросается в глаза, что уже через полгода после описываемых событий, во втором номере большевистской газеты «Вперед» М.С. Ольминский, вспоминая июльское 1904 г. постановление ЦК в отношении Бонч-Бруевича, обвинил меньшевиков в неумении «заметить разницу между японскими социал-демократами и токийским правительством»[575] и, таким образом, не только исказил подлинные обстоятельства этого дела, но (что для нас в данном случае важнее) и подтвердил факт контактов экспедиции РСДРП с японской рабочей партией летом 1904 г. Не прибавляет ясности в эту историю и то немаловажное обстоятельство, что в отчетах экспедиции РСДРП за 1904 г., которые хранятся в бывшем Центральном партийном архиве (ныне РГАСПИ), нет никаких следов отправки литературы ни в японское представительство в Вене, ни на Дальний Восток. На это, кстати, тогда же обратил внимание Носков. Спрашивается, зачем понадобилось Бонч-Бруевичу скрывать правду о своих связях с японцами, если она действительно была столь «прекрасна и хороша», как он пишет в своих воспоминаниях? В этом контексте фраза Бонч-Бруевича, завершающая его рассказ о беседе с Плехановым летом 1904 г.: «Я тотчас же обо всем рассказал Владимиру Ильичу, и он души смеялся над “меньшевистскими дурачками”»[576] – приобретает совсем не тот смысл, который хотел вложить в нее мемуарист, а именно: с ведома Ленина Бонч Плеханову попросту солгал или попытался это сделать, подтвердив, таким образом, свою репутацию человека, мягко говоря, неискреннего[577].
Последнюю точку в этой запутанной истории в 1915 г. поставил сам Плеханов. В разговоре, воспроизведенном его собеседником Г.А. Алексинским, со ссылкой на «признания» Бонч-Бруевича (значит, эти признания все-таки состоялись!), он сообщил, что «знает, что уже во время русско-японской войны ленинский центр не брезговал помощью японского правительства, агенты которого в Европе помогали распространению ленинских изданий»[578].
* * *
Итак, на первой в истории российского освободительного движения конференции революционных и оппозиционных партий, проходившей в Париже с 30 сентября по 4 октября 1904 г., социал-демократы представлены не были. Кроме РСДРП и по тем же, что и она, мотивам от участия в ней отказались социал-демократическая партия Польши и Литвы, Украинская революционная партия и Бунд. Зато здесь «рядом с террористами, – доносил в Петербург Ратаев, – заседало такое лицо, как бывший председатель Суджанской уездной земской управы князь Петр Дмитриевич Долгоруков»[579]. «На конференции, – писал со слов Циллиакуса в своем докладе Акаси, – было решено, что каждая партия может действовать своими методами: либералы должны атаковать правительство с помощью земства и газетных кампаний; эсерам и другим партиям следует специализироваться на крайних методах борьбы; кавказцам – использовать свой навык в организации покушений; польским социалистам – опыт в проведении демонстраций»[580].
Ратаев, проинформированный другим участником конференции – Азефом, этот пункт ее решений изложил следующим образом: «Русская либеральная партия (в которую, как он предполагал, скоро будет преобразована группа конституционалистов. – Д.П.) будет продолжать свои действия на легальной почве в земских и общественных учреждениях. Тотчас по возобновлении сессий в земских собраниях будут заявлены громкие требования конституции и безусловной амнистии всех политических преступлений. Одновременно все совещавшиеся группы будут принимать самое деятельное участие в организации студенческих беспорядков, аграрных волнений и противоправительственных демонстраций среди рабочих на фабриках и заводах. Повсюду во время набора новобранцев и призыва запасных чинов будут устраиваться враждебные манифестации по поводу войны и разбрасываться одинакового содержания прокламации за подписью всех согласившихся групп.
Члены сих организаций обязываются не только в своих подпольных органах, но по возможности и в легальной прессе в пределах условий законов о печати вести упорную агитацию против самодержавного строя, выставляя систематически виновником всех бедствий вообще, а в особенности войны и обнаруженной ею неподготовленности, представителя этого режима – государя императора.
Если партия социалистов-революционеров с ее “Боевой организацией” признают нужным устроить террористический акт, то все организации обязаны поддержать настроение одновременными сочувственными факту воззваниями и демонстрациями. От этого пункта отказались лишь представители Русской либеральной партии и Польской демократической национальной лиги (Лиги народовой. – Д.П.), но и те обязались согласовать свои действия с прочими организациями, т.е. в случае совершения террористического факта приурочивать подачу своих петиций и заявления домогательств именно к этому моменту.
Финляндцы с своей стороны сильно рассчитывают как на удобный момент для возбуждения усиленной агитации на предстоящий 6/19 будущего декабря созыв Финляндского сейма. Они полагают и постараются, чтобы были выбраны многие лица, коим въезд в Финляндию по распоряжению администрации воспрещен. По всем вероятиям правительство не согласится снять это воспрещение даже на непродолжительный срок заседаний Сейма. Это послужит началом к бурной агитации, причем все согласившиеся организации должны дружно поддержать финляндцев и поднять беспорядки и протесты во всех местностях империи»[581].
Достоверность этого сообщения руководителя Заграничной агентуры Департамента полиции в какой-то степени подтверждает и содержание проекта итогового документа конференции, разосланного Циллиакусом ее участникам еще в конце июля – начале августа 1904 г. В нем речь также шла о координации выступлений земства, интеллигенции, рабочих, крестьян и солдат[582]. Как видим, участникам конференции удалось договориться по весьма широкому кругу вопросов своей ближайшей агитационной деятельности и вообще массовой работы. Однако всем этим далеко идущим планам не суждено было сбыться, и практические результаты достигнутых соглашений оказались значительно скромнее[583]. Тем не менее, и непосредственные участники конференции, и японцы оказались вполне удовлетворены ею. О ходе работы конференции и содержании ее итоговых документов в Токио узнали из телеграмм Акаси и посла во Франции И. Мотоно. Первый отправил соответствующую депешу в Генштаб, второй – в МИД[584].
Надежды Акаси на возможность направить активность революционеров на практическую борьбу с русским правительством подкрепила состоявшаяся сразу после Парижской конференции встреча тех ее участников, которые, по его словам, «использовали чрезвычайные меры», т.е. придерживались революционной тактики. Если
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 176
