– У меня однажды будто раздвоилось сознание, и я увидела образ: во время взрыва Женю заслонил собой его ангел-хранитель, и теперь он с обгоревшими крыльями тоже лежит на больничной койке где-то в параллельной вселенной. Я все время говорю ему: «Спасибо за Женю». Прошу мужа: «Хотя бы иногда мысленно благодари ангела, закрывшего тебя от двух противотанковых мин. Тогда будет легче и ему, и тебе». Я безоговорочно верю в Господа, а Женя нет – спрашивает: «Где был Бог, когда я хоронил друзей?» Но когда он слышит от меня про этого ангела, у него на глаза наворачиваются слезы.

Побывать в бою – как заново родиться

Военно-полевой психолог Светлана Лазарева вернулась с того света, чтобы помогать тяжело раненным на СВО

Светлана Лазарева работает с ампутантами. Она спасает психику этих людей, возвращает им веру в себя. Майор Лазарева и сама прошла этот путь. Она 22 года отслужила в бригаде, воевавшей в Чечне, из них 14 лет – бригадным психологом. Во время тяжелой болезни потеряла слух, была обездвижена, перенесла клиническую смерть и летела в черном тоннеле на яркий свет… Но вернулась – возродилась как птица феникс, – чтобы помогать раненым.

Фото автора

Летом 2022 года Светлана пыталась уйти добровольцем на СВО, но ее не взяли из-за глухоты. Хотя она легко справляется с этим побочным дефектом былой болезни. Цепляет на пациента выносной микрофон, который называет «своими ушами», и совершенно нормально общается. Майора Лазареву не взяли на СВО, но она в силу специфики своей деятельности, возможно, как никто другой знает, что там происходит с людьми. Она дала несколько важных профессиональных советов тем, кто воюет, и тем, кто их ждет.

Психологов приравняли к проктологам

Сегодня вокруг участников СВО, можно сказать, психологический бум. Медицинские центры массово предлагают этой категории потенциальных клиентов свои услуги по адаптации к мирной жизни. Минздрав призвал подведомственные учреждения оказывать им психологическую помощь, и теперь всех их первым делом стараются направить к психологу. Светлане Лазаревой это смешно. Это все равно что любой приход в поликлинику начинать с проктолога: пациенту неудобно и неприятно, ему надо раздеться и позволить в себя залезть. С той лишь разницей, что психолог пытается залезть в душу.

По мнению Светланы, методы, применяемые в гражданской медицине, не подходят людям, побывавшим на войне.

– Первое, с чего начинается психологическая работа, – установление контакта, – говорит она. – А теперь представьте, приходит участник войны к психологу. Он мужчина, а она такая вся женственная – с глазами Мальвины и губами афроамериканки – сидит в короткой юбке и предлагает ему раскрашивать мандалы, вести дневник, правильно дышать и «воспринимать мир по-другому». И сама при этом что-то записывает. Будет он перед ней открываться? Да еще в кабинете висит табличка «Курение запрещено», которая сразу на общении с психологом ставит блок. Потому что все, кто прошел войну, хотят курить и материться.

Ей тоже иногда хочется материться на современную систему оказания психологической помощи. Она работает не по методичкам. Здоровается со своими пациентами за руку, а еще каждого приобнимет, похлопает по-мужски – «чтобы чувствовали сильное плечо». У нее тяжелая мужская походка. И она для своих пациентов, прошедших войну, не женщина, а братка. Для военного психолога – это серьезное преимущество. Женщине-психологу они не откроются, при мужчине-психологе не смогут заплакать, хотя порой им очень нужно и то и другое. А с браткой можно и покурить, и выругаться, и облегчить душу, и выплакать боль.

С ранеными, особенно с инвалидами Светлану сближает то, что она и сама инвалид – по слуху – и выкарабкалась с того света.

– У меня была клиническая смерть, – вспоминает Светлана. – Я видела темный тоннель, белый свет. Меня тянуло в этот тоннель. Но голос сказал: «Света! Тебе нужно вернуться! Ты еще не все сделала». Я просила меня отпустить, но тоннель пропал, и я очнулась в реанимации вся в трубках. Я была трупом, выла от боли, мне все время казалось, что мама стучит в дверь. Медсестра сделала мне замечание: «Слышь, ты не дергайся! Там нет никого». Ответила ей: «Я не «слышь» и прошу обращаться ко мне на «вы». На что медсестра сказала кому-то: «Она выживет».

«Когда я пришла в армию, была девочкой-ромашечкой».

Фото предоставлено Светланой Лазаревой

Светлана говорит, что, когда пришла в армию, была девочкой-ромашечкой и не могла понять, почему вокруг все такие жестокие – от мата почти падала в обморок. Но служба поставила ее перед выбором: ты либо ромашечка, либо военный психолог. Она работает не по методичкам, а по душам.

– Я как психолог всегда была близка не к начальству, а к простым русским солдатам, и они тоже чувствовали во мне своего. Помню, приехала лейтенантом на полигон, – рассказывает Светлана. – Полдня на снегу постояла, есть хочется, а меня никто в офицерскую палатку-столовую на обед не зовет. Сама же я просить не умею. Подходит солдат-срочник: «Вы, наверное, есть хотите?» И он меня накормил – открыл свою банку тушенки и половину отдал мне. Мы ели одной ложкой из одной банки. Они чувствовали во мне родную душу. Поэтому, когда меня спрашивают, как установить контакт с военнослужащим, я отвечаю – съешьте с ними пуд тушенки.

В Чечне у нее в карманах всегда были сигареты и конфеты. Приходила на блокпост или в казарму и раздавала их солдатам. А потом с ними разговаривала. Об этом невозможно написать методичку.

Спасти любовь и не погибнуть

Начинала с того, что собирала людей побатальонно и объясняла, что, если кому-то будет плохо, они могут к ней обратиться за помощью – звонить в любое время суток, гарантировала конфиденциальность. Сперва обращений было немного. Но когда поможешь одному, второму, третьему, молва об этом быстро расходится.