Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 61
Пока помощник водил пальцем по столбикам ставок, мы молчали. Он дважды провел пальцем по столбикам, потом посмотрел на своего босса и покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Выплаты не будет. Этот номер поставлен на Улитку.
Не слезая с ящика, мистер Пратчетт наклонился и заглянул в блокнот. Казалось, слова помощника насторожили его, огромное пылающее лицо стало озабоченным.
«Ну и дурак же этот помощник, – подумал я. – Да сейчас, наверное, и мистер Пратчетт скажет то же самое».
Но когда мистер Пратчетт повернулся ко мне, в его сузившихся глазах появилась враждебность.
– Послушай-ка, Гордон[6], – тихо произнес он. – Давай не будем. Ты ведь отлично знаешь, что ставил на Улитку. Так в чем же дело?
– Я ставил на Черную Пантеру, – сказал я. – Две ставки по три фунта каждая, двадцать пять к трем. Вот второй билет.
На этот раз он даже не удосужился заглянуть в записи.
– Ты ставил на Улитку, Гордон, – сказал он. – Я помню, как ты подходил.
И с этими словами он отвернулся от меня и стал стирать мокрой тряпкой клички остальных собак, принимавших участие в забеге. Помощник закрыл блокнот и закурил. Я стоял, смотрел на них и чувствовал, как весь покрываюсь потом.
– Дайте-ка мне посмотреть ваши записи.
Мистер Пратчетт высморкался в мокрую тряпку и бросил ее на землю.
– Слушай, – сказал он, – может, ты прекратишь раздражать меня? Проваливай.
Дело было вот в чем: на билете букмекера, в отличие от билета на тотализаторе, ваша ставка никак не расписана. Это общепринятая практика, распространенная на всех площадках для собачьих бегов в Англии, будь то ньюмаркетский «Силвер-ринг», аскотский «Ройал-инкложьюэ» или безымянная площадка в деревушке близ Оксфорда. Вам дают карточку, на которой написаны лишь фамилия букмекера и серийный номер. Сумма ставки заносится (или должна заноситься) помощником букмекера в специальную книгу вместе с номером билета, но, кроме этого, нет никаких следов того, на что вы поставили и сколько.
– Давай пошевеливайся, – еще раз сказал мистер Пратчетт. – Убирайся отсюда.
Я отступил на шаг и бросил взгляд вдоль ряда стендов. Ни один из букмекеров не смотрел в мою сторону. Каждый из них неподвижно стоял на деревянном ящике под доской со своей фамилией и смотрел прямо в толпу. Я подошел к следующему букмекеру и предъявил билет.
– Я поставил три фунта на Черную Пантеру при двадцати пяти к трем, – твердо произнес я. – С вас семьдесят пять фунтов.
Этот, с рыхлым воспаленным лицом, проделал в точности все то же самое, что и мистер Пратчетт, – задал пару вопросов помощнику, заглянул в блокнот и ответил так же.
– Что это с тобой? – тихо произнес он, обращаясь ко мне, словно я был восьмилетним мальчишкой. – Так глупо пытаешься меня провести.
На этот раз я отступил подальше.
– Вы, грязные воры! Мерзавцы! – закричал я. – Это к вам всем относится!
Все букмекеры автоматически, как игрушечные, повернули головы в мою сторону и посмотрели на меня. Выражения их лиц не изменились. Повернулись только головы, все семнадцать, и семнадцать пар холодных стеклянных глаз посмотрели на меня сверху вниз. Ни малейшего интереса я ни у кого не увидел.
«Кто-то что-то сказал, – казалось, говорили они. – Мы ничего не слышали. Отличный сегодня денек!»
Предвкушая скандал, вокруг меня начала собираться толпа. Я побежал обратно к мистеру Пратчетту и, приблизившись к нему, ткнул его пальцем в живот.
– Ты вор! Паршивый мелкий воришка! – закричал я.
Самое удивительное, что мистера Пратчетта, похоже, это не возмутило.
– Ну ты даешь, – сказал он. – Кто бы говорил.
Неожиданно его лицо расплылось в широкой лягушачьей ухмылке. Он оглядел толпу и громко произнес:
– Ну и ну, кто бы говорил!
И тут все рассмеялись. Букмекеры ожили, стали со смехом поворачиваться друг к другу, показывать на меня и кричать:
– Кто бы говорил! Ну и ну, кто бы говорил!
В толпе слова подхватили. А я все стоял возле мистера Пратчетта, с пачкой билетов толщиной с колоду карт, слушал крики и чувствовал себя не очень-то хорошо. За спинами столпившихся вокруг меня людей мистер Физи уже выводил на доске мелом состав участников следующего забега. А еще дальше, на краю поля, меня ждал Клод с чемоданом в руке.
Пора было возвращаться домой.
Мистер Ходди
Они вышли из машины и направились к дому мистера Ходди.
– У моего папы к тебе много вопросов, – шепотом произнесла Клэрис.
– И о чем он собирается меня спрашивать, Клэрис?
– Да о чем обычно в таких случаях спрашивают – о работе и все такое. И сможешь ли ты меня обеспечить должным образом.
– Это к Джеки, – сказал Клод. – Вот выиграет Джеки, так вообще не нужно будет думать о работе.
– Никогда не говори про Джеки моему папе, Клод Каббидж, иначе всему конец. Вот уж кого он терпеть не может, так это борзых. Не забывай об этом.
– О господи, – произнес Клод.
– Рассказывай ему все, что хочешь. Но только не раздражай его.
И с этими словами они с Клодом вошли в дом.
Мистер Ходди был вдовец. У него было постное, унылое лицо, будто он вечно чем-то недоволен, плотный ряд мелких зубов, как у его дочери Клэрис, и смотрел он, как и она, подозрительно, искоса, а вот свежести и жизненной силы, теплоты он, напротив, был совершенно лишен – не человек, а кислое яблоко. Кожа землистого цвета, весь какой-то сморщенный, с несколькими пучками черных волос на макушке. Между тем мистер Ходди, помощник хозяина бакалейной лавки, был человеком очень важным. На работе он надевал безукоризненной белизны халат и распоряжался большим количеством таких ценных товаров, как масло и сахар. С его мнением считались все домашние хозяйки в деревне, не упускавшие случая улыбнуться ему.
Клод Каббидж всегда чувствовал себя неуютно в этом доме, а мистер Ходди постарался все сделать для того, чтобы так и было. Они расположились в гостиной с чашками чая в руках, при этом мистер Ходди занял лучшее место справа от камина, Клод и Клэрис сидели на диване, в благопристойном отдалении друг от друга. Его младшая дочь Ада расположилась слева на жестком стуле с высокой спинкой. Все вместе составили небольшой полукруг возле огня и чинно потягивали чай, хотя некоторое напряжение ощущалось.
– Да, мистер Ходди, – говорил Клод, – вы можете вполне быть уверены в том, что у нас с Гордоном сейчас есть кое-какие соображения. Надо лишь выждать какое-то время, а потом уж выбрать то, что принесет наибольшую выгоду.
– Какие еще соображения? – спросил мистер Ходди, недоверчиво глядя на Клода своими маленькими глазками.
– То-то и оно, мистер Ходи, то-то и оно.
Клод ерзал на диване. Синий пиджак стягивал ему грудь, но особенно досаждали тесные брюки, от которых было больно в промежности. Ему страшно хотелось приспустить их.
– Этот твой Гордон… Мне казалось, у него и так неплохо дела идут, – сказал мистер Ходди. – Зачем же ему искать чего-то другого?
– Вы абсолютно правы, мистер Ходди. Дела у него идут отлично. Но надо ведь и развиваться. Новые идеи – вот что нас влечет. Да и мне хотелось бы иметь свою долю с выгодного дела.
– Какого, например?
Мистер Ходди держал в руке кусочек черносмородинового пирожного и обкусывал его со всех сторон – точно гусеница, вгрызающаяся в краешек листа.
– Так какого же?
– Мы, мистер Ходди, каждый день с Гордоном подолгу беседуем о разных делах.
– К примеру, каких? – неумолимо повторил мистер Ходди.
Клэрис искоса посмотрела на Клода, как бы подталкивая его к продолжению разговора. Клод медленно поднял свои большие глаза на мистера Ходди и умолк. Ему не нравилось, что мистер Ходди всегда на него давит, засыпает вопросами, сверлит взглядом и вообще ведет себя так, будто Клод у него кто-то вроде адъютанта.
– Так каких же? – спросил мистер Ходди, и Клод понял, что на сей раз тот не отступится. К тому же инстинкт подсказывал Клоду, что старый Ходди ведет дело к скандалу.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 61
