Ехать пришлось далеко, на городскую окраину, застроенную одноэтажными частными домиками. В одном из них, дверь и окна которого, казалось, должны были вылететь от сотрясавшей стены, запущенной на полную мощность джазовой музыки, нас встретили ликующими голосами: „Ур-ра, пришли!..“ В комнате, где не танцевали, а тряслись в каких-то конвульсивных, неистовых движениях потные, со слипшимися волосами пареньки и девчонки, не продыхнуть было от сигаретного дыма — хоть топор вешай! Курили все, и я, признаться, впервые видел не только вот такие, поразившие меня танцы, но и курящих, с сигаретами в пальцах и во рту девушек. Наверно, вид у меня был настолько ошарашенный, что одна из девиц, поцеловавшая на моих глазах Ыхласа и потянувшая его в круг танцоров, заметила со смехом: „Этот мальчик из какого колхоза?“ На что Ыхлас ответил: „Он мой друг и, между прочим, мастер спорта, самбист…“

Стоило мне перед этим похвалиться Ыхласу, что себя и его записал в секцию, надо в субботу явиться на первое отборочное занятие, как уже, нате вам, возведен в ранг мастера спорта! Хорошо, что в этом дыму никто не мог увидеть, как я густо покраснел.

Был я тут, понятно, белой вороной, и, возможно, бессовестное вранье Ыхласа, что я самбист, первоклассный спортсмен, спасло меня от насмешек: все пили — я отказался. „Держит форму“, — услышал за своей спиной. И поскольку не танцевал — то и девчата потеряли ко мне всякий интерес. Я то выходил на улицу, сидел перед домом на лавочке, скучая, томясь, то снова возвращался… Но где-то глубокой ночью, в третьем часу, постучали в дверь две женщины, из живущих по соседству, и сердито сказали: „Не прекратите шуметь — вызовем милицию!“

Ночевали тут же — кто где… Я пристроился в коридоре на полу, подтянув под себя какую-то дерюгу; мимо меня то и дело ходили, наступали на ноги; откуда-то сильно дуло. Вроде только глаза смежил — и уже вставать надо, на часах почти семь, а к восьми на работу. У Ыхласа, разбудившего меня, было помятое, с отеками под глазами лицо, он, зевая, с виноватой улыбкой проговорил: „Во́ гульнули… на всю катушку!“ Дерюжка, которую я в темноте нашарил и подоткнул под себя, оказалась в угольной пыли, и вся одежда на мне, мало что жеваная, была теперь в жирных черных пятнах… Гульнули!

Девиц видно не было, и почти все другие к этому времени уже куда-то исчезли… Наскоро умывшись у водоразборной колонки, мы поспешили к автобусу. Ыхлас отворачивался, избегал смотреть мне в глаза. Когда расставались, он буркнул: „Не переживай, отчистишь…“ Будто главное было в том, смогу ли я отчистить брюки и куртку!

А появился на стройплощадке — навстречу мне на лестничном марше третьего этажа бригадир Суханбабаев.

— Как дела, Солтан?

— Спасибо…

— Э-э, — сказал он, — ты что, по ночам уголь грузишь? В котельную нанялся?

— Да нет. — Я замялся: — Помогал, просили…

— А-а, помогал… — Глаза бригадира были внимательны и строги. — Помогал — это хорошо… Но послушай, Солтан, мой совет. Ты же не какой-нибудь босяк, опустившийся тип, чтоб через весь город ехать среди людей в таком вот неприглядном виде. Будто верблюд тебя пожевал и выплюнул! А ты рабочий, член бригады коммунистического труда, нашей бригады… Разве тот, кто видел тебя сегодня в автобусе, мог подумать: „Этот парень гордится своей работой, своим делом, знает себе цену?“

Не дождавшись, что отвечу, бригадир пошел вниз к выходу, а лестница подо мной, я думал, провалиться должна была. Горела под ногами. И я страстно хотел этого — провалиться!

Мелькнула мысль: „Уйти — и не возвращаться?!“

Но сверху заметил меня Сергей, поторопил окриком:

— Не спи, Солтан, время!

Какой из меня в этот день был работник — говорить не приходится… Даже не то, что вчера.

Сергей, надвинув козырек кепки на лоб, озадаченно, с плохо скрываемым недовольством сказал:

— Да, брат, перехвалил я тебя, кажется. Принял за орла, а что имеем в наличии? Сонную муху!

А после обеда, отведя меня в сторонку, усадив рядом с собой на перевернутое железное корыто для раствора, он потребовал:

— Выкладывай начистоту!

— Больше такого, Сергей, не будет. — Я смотрел себе под ноги. — Обещаю.

— Это само собой. Но что у тебя? Где ночуешь?

— Пока нигде, — еще ниже нагнув голову, признался я. — Сегодня пойду искать…

— Тогда так… Слушай приказ! — Сергей пристукнул кулаком по колену. — После работы поедем в хозмаг покупать раскладушку. Эту раскладушку будешь ставить на ночь в нашей общежитейской комнате рядом с моей кроватью. Временно. До окончательного решения вопроса!

В конце смены, убирая мусор, я, не желая того, нечаянно услышал разговор Сергея с бригадиром Суханбабаевым. Они стояли на лесах на пролет выше меня, их слова отчетливо долетали вниз. Сергей говорил:

— Упустим — засосет улица мальчишку. Шататься — не работать! А он по натуре открытый, весь нараспашку…

— Славный, вижу, паренек, — согласился бригадир. — Пусть поживет, правильно ты решил, у вас, а я похлопочу, чтоб нашли ему в общежитии законное место…

Чтобы для самого себя заглушить их слова, не слышать, о чем там они еще, я стал яростно соскребать и сбивать лопатой с досок остатки засохшего раствора.

НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО ДЛЯ ЯГШЫЛЫК

Бежали дни, шли недели…

Я втянулся не только в работу — в новую для меня жизнь — и каждое утро встречал с нетерпеливым ожиданием: что сегодня-то у меня будет?

Сергей был доволен мною: по выработке мы шли с ним впереди других каменщиков. И все чаще он доверял мне мастерок — учись, осваивай!

А вскоре мы проводили его в Алма-Ату: он уезжал на всесоюзные соревнования мотогонщиков.

В день его отъезда примчался в общежитие корреспондент республиканской молодежной газеты, чтоб взять у Сергея интервью и сфотографировать его. Спросил:

— О чем вы думаете сейчас? О победе?

— Нет, — ответил Сергей, — я думаю о том, какая у нас страна… Воронежский парень, получивший жизненную выучку и профессию в Мурманской области, сейчас я уезжаю в Казахстан защищать спортивную честь Туркмении. Есть, по-вашему, что-то в этом?

Репортер, кивая головой, шевеля толстыми