От бодрости моего голоса меня саму затошнило.

— Ты что, совсем больная? Ты где этого насмотрелась? Какие клиенты? У тебя опыта — два года после универа! Кто к тебе пойдёт? Ты что, на курсы Блиновской записалась? — подозрительно спросила мама. Именно такую реакцию я и ожидала.

— Мам, ну какая Блиновская! Ну я хочу попробовать сама. Если не получится, вернусь на работу, — попробовала вставить я свои пять копеек.

— Куда ты вернёшься? Кто тебя такую дурную назад возьмёт? Ты начальнику тоже эту ахинею про работу на дядю рассказала? — мама распалялась всё больше и больше, и её уже было не остановить.

— Мама, мне уже двадцать пять лет! Я не ребёнок! И не надо меня отчитывать! — не на шутку завелась я.

— А деньги где ты возьмешь? Чем нам сейчас оплачивать счета? Кредит твой?

— Знаешь, мама! Не надо меня попрекать деньгами! Всё время, что мы с тобой живём, мы ругаемся из-за денег! То их нет мне на нормальную одежду, то в детский лагерь я не могу поехать, потому что это дорого! Я уже молчу про нормальную косметику и маникюр в салоне! Волосы ты красишь сама, а я не могу себе позволить сходить на массаж, хотя от сидячей работы моя спина скоро отвалится! Эта вечная нехватка денег меня достала! — я набрала в грудь воздуха и продолжила. — И почему мы живём так плохо? Почему нам никто не помогает? Где все наши родственники? Где мой отец, в конце концов? Почему я должна жить в неполной нищей семье, только потому что ты не смогла его удержать? В чём моя вина?

Я кричала на маму, а по лицу текли слёзы. Впервые в жизни я позволила себе высказать ей всё, что я думаю о ней, о нашей семье, о своём месте в жизни. Мы всегда что-то выкраивали, одалживали, донашивали. Нам несли вещи соседки, мамины коллеги с работы, и мы всему были рады. Мы обе были стройные, потому что деликатесов в нашем холодильнике просто не водилось. Овощи нам подкидывала тётя Тома из деревни, и даже велосипед мне достался от какого-то сына маминого сослуживца. У меня не было роликов, самоката, модной футболки с Tokio Hotel, айфона. Даже мой простенький смартфон появился у меня в виде потертого самсунга от какой-то маминой подруги на втором курсе университета. Я чувствовала, что меня несло, и не могла остановиться.

— Дочь, — всплеснула руками мама и закрыла ладошками рот. Она слушала меня с потрясением на лице и была белее мела. — Ты что ж такое говоришь…? Да я всегда всё тебе, да я всё ради тебя…

Мама повторяла и повторяла, как она не жалела сил ради меня, и в какой-то момент схватила меня в объятия и с силой прижала к себе. Я дергалась, рычала, барабанила кулаками по её спине. Мне хотелось сделать ей больно. Но она гладила меня ладонями по волосам, повторяла, как в детстве: «Тихи-тихо-тихо, тишшшшшшш», и я успокаивалась. Мне было больно где-то внутри. Я в первый раз высказала маме в лицо упрёк за то, что в моей жизни не было отца. Мы никогда не затрагивали с ней эту тему. Я прятала глубоко в себе боль от того, что расту без папы. Что его нет в моей жизни. Что он не защищал меня от мальчишек во дворе, не встречал меня поздним вечером с остановки, не знакомился с моими ухажёрами. Мне не хватало его, но я не признавалась в этом даже самой себе.

Мы сидели с мамой на полу в коридоре и плакали. Я — громко, с подвыванием и всхлипывая, как маленькая девочка. Мама — беззвучно, я угадывала её плач только по солёным каплям, которые падали на мои плечи. Я пыталась ещё что-то сказать, но не могла. Как только я открывала рот, истерика тут же начиналась с новой силой. Поэтому первой заговорила мама.

— Танюша, ты не переживай. Всё у нас образуется. Ты смотри, какая ты у меня взрослая. Уже сама деньги зарабатываешь, сама решения принимаешь. А папка… Ну нужен он что ли тебе был такой? Раз бросил нас, значит слабый был. Не любил. Не хотел. Зачем же нам такой, доченька? — мама гладила меня по лицу, по волосам, и утешала меня, как в детстве.

— Мам, а ты своего папу помнишь? — робко спросила я.

— Нет, девочка моя, и я не помню. Мама никогда про него не рассказывала. Иногда только говорила, что у меня его бесстыжие глаза, — мама невольно улыбнулась. — Я и не спрашивала её никогда. И фотографии у нас нет.

— Мама, как так? Неужели тебе никогда не было интересно, кто твой папа и что с ним случилось?

— Нет, доченька. Мама всегда меня учила, что нужно быть гордой. Если я кому-то не нужна, то и он мне не нужен. Не захотели наши с тобой папки нас растить, значит, они нас не заслуживали, — поучительно сказала мама.

— А тебе никогда не хотелось, чтобы у тебя было по-другому? Чтобы у меня был отец, а у тебя — хороший муж?

— Как же не хотела, Танюша. Конечно, хотела. Но получилось так, как вышло. Любовь зла, — беспомощно развела руками мама.

— Мам, а у нас есть какие-то документы о бабушке? Я хочу разузнать о ней, хочу составить семейное древо. Какие-то же родственники есть у нас с тобой? Я документы посмотрю, к тёть Томе съезжу поговорить.

— Есть какие-то… Свидетельство о смерти точно есть. Письма её сохранились. Я посмотрю. А чего это ты вдруг про родственников заговорила?

— Да страшно стало, мама, что одни мы с тобой на свете живём. Что случись что — и помочь нам некому. Да и ты видишь, ничего не знаешь о том, кто мы такие, кто у нас родственники. Кто отцы. А мне интересно. Хочется мне разузнать, мам, — объяснила я, как смогла. Я не знала, как она воспримет новости о том, что её дочь ходить гадать, верит картам, и поэтому промолчала. В любом случае, в моём интересе к роду и своим предкам