А еще — в пропаганде телесных наказаний...

В общем, не поддерживал нас практически никто — кроме бесчисленных благодарных читателей, да еще любимых и любящих жен; а вот гнобил кто только не.

Конечно, с той поры общественное сознание совершило грандиозный поворот. Вернее, начало совершать. Со всеми присущими началу неумелостями и несуразностями, в чем-то половинчато, в чем-то чересчур. И, как говорил один из персонажей Стругацких, будущее создается нами, но не для нас. Однако ж без ложной скоромности — я горжусь тем, что, если чуток перефразировать Высоцкого, в семилетний план поимки хулиганов и бандитов мы с моим другом тоже внесли свой очень скромный вклад.

И даже если России суждено погибнуть в неравном бою, теперь она сделает это достойно, как муж-воитель на пороге родного дома, а не от внутреннего гниения и полной утраты смысла и цели собственного существования, как, например, погибает у нас на глазах Укаина. Рука уже не поднимается писать это название с буквой «р», потому что это раньше она была у края, а ныне она — у Каина.

Впрочем, если исходить из так называемого здравого смысла, Россия уже столько раз должна была погибнуть в неравной борьбе с двунадесятью языцами, что даже странно, как это русский еще остается среди живых языков. А вот остается... Неспроста это, ох, неспроста.

Но, как говорится, на Бога надейся, а бронепоезд с термоядерной тягой держи под парами на запасном композитном пути. Вот — квинтэссенция русского консерватизма.

Потому что прогрессивная альтернатива — на Европу надейся, а бронепоезд вместе со всей прилагающейся к нему наукой продай на металлолом — оказалась совершенно неэффективной и еще более оторванной от реальности, чем бред большевиков о пролетарском интернационализме.