Вторую сообщил Константин (Дзахо) Гатуев, осетинский писатель и поэт, приятель Кирова: взять другой псевдоним предложил Розанов, но идею с месяцесловом подал член редакции Александр Тихонович Солодов. Листали настенный перекидной календарь и на дату вовсе не ориентировались. Остановились на имени Кир, в честь врача и христианского мученика Кира Александрийского. Но у всех в комнате имя вызвало ассоциацию с полководцем и персидским царем Киром II Великим[11]. Чье повествование ближе к истине? Похоже, что Гатуева. Он присутствовал при этом, Яковлев же с осени 1911 года находился в тюрьме, затем в ссылке. Да и мученицу Кириакию Кесарийскую почитали 7 июня, а не 25 апреля.

Впрочем, не исключено, что на псевдоним повлияло не только имя Кир, но и очень редкое выпадение в 1912 году на один день (25 марта) двух важнейших в православии праздников – Благовещения и Светлого Христова Воскресения. Называется оно Кириопасхой, и второй раз в XX веке она случилась в 1991 году. Учитывая, что поиск происходил 25 апреля, ровно через месяц после Кириопасхи, и Розанов, и Солодов, и Костриков, изучая месяцеслов, не могли не обратить внимание на достойный примечания факт, уникальный и к тому же очень символичный, если брать в расчет Кира-целителя, а не царя…

2. Между домом и приютом

Продолжим цитировать Кирова: «В самом раннем детстве лишился отца и матери и остался вместе [с] двумя сестрами на попечении своей бабушки, которая жила на трехрублевую месячную пенсию, т. к. покойный ея муж был николаевский солдат». Все верно, сирота, правда, при живом, много пившем и покинувшем семью отце, Сережа Костриков воспитывался женщинами – матерью и бабушкой. Мать Екатерина Кузьминична, дочь уржумского домовладельца из крестьян Кузьмы Казанцева, после «бегства» мужа «на Урал искать доходное место» бралась за любую работу, заболела чахоткой и умерла в декабре 1894 года, оставив на попечении свекрови Меланьи Авдеевны Костриковой восьмилетнего Сережу и двух девочек, одиннадцатилетнюю Анну и пятилетнюю Елизавету.

Сергей Костриков с бабушкой Меланьей Авдеевной и сестрами Анной и Елизаветой, 1904 г. [РГАСПИ]

Бабушка, взяв на себя заботы о внучках, внука пристроила в «дом призрения» Уржумского благотворительного общества. По нынешним меркам – в интернат. Ни солдатской пенсии, ни «ренты» с двух скромных квартир, сдаваемых внаём, ей не хватало, чтобы одеть, обуть и прокормить троих детей. Добрые люди советовали отдать в приют всех троих, но «благодетели» согласились взять одного – мальчика. Ведь о девочках старушка, прежде вынянчившая немало барских ребятишек, вполне могла позаботиться сама, имея собственный дом с квартирантами, тридцать шесть рублей в год «за мужа» и здоровую, бойкую козу Шимку… Кстати, присматривать за Шимкой, искать её, если куда убежит, собирать для «кормилицы» траву за городской чертой – первая серьезная обязанность маленького Сережи, который очень не хотел в приют… Плакал, упирался, обещал заработать недостающие деньги…

С конца лета 1895 года его дом – одноэтажный, вместительный деревянный особнячок в самом конце главной улицы города Воскресенской (ныне Советской). «Рядом – крутой высокий обрыв, внизу – речка Уржумка, за нею – обширные зеленые луга» и «покрытые лесами холмы». Распорядок в приюте – монастырский. Три раза в день – на молитву. В промежутках – занятие чем-то полезным: помощь по кухне, уборка, ношение воды с речки, починка обуви и штопанье одежды, плетение соломенных шляп, сумок, корзин, вязание чулок. Последнему Сергей научился ещё дома. Бабушкино влияние… Развеяться, поиграть в городки или лапту детворе можно во дворе, но за ограждение без воспитателя – ни ногой. Внутри – две спальни (для мальчиков и для девочек), уставленные деревянными топчанами с соломенными матрацами и серыми одеялами из грубого сукна. Столовая в полуподвальном помещении. Кормили воспитанников, строго соблюдая все церковные посты, а значит, не сытно…

Кострикову тогда повезло. По возрасту он подходил для учебы в приходской школе, которую (такой же деревянный домик вблизи приюта) и начал почти сразу посещать в первой половине дня. В ней «приютские» учились «читать, писать, считать» вместе с «городскими». Это во-первых. А во-вторых, вскоре после зачисления мальчика в «дом призрения» «надзирательницей» в нём стала молодая женщина Юлия Константиновна Глушкова, довольно набожная, но интеллигентная и с прогрессивными взглядами. Она навела порядок в непомерно избыточной трудотерапии, царившей в приюте до неё, показала себя строгой, требовательной, но справедливой, заботливой, а порой и ласковой воспитательницей. Именно Глушкова обратила внимание на способности Сергея, постаралась развить их и со временем сильно, по-матерински, привязалась к нему. Её усилиями Кострикова по окончании приходской школы осенью 1897 года за «средства благотворителей» зачислили в местное городское училище. Добиться благосклонности «благотворителей» к отроку помогала и Меланья Авдеевна, бывшая нянькой у детей некоторых из них.

В училище Сергей занимался средне, в основном получая за четверть четверки и тройки, редко пятерки. Хуже давался русский язык и Закон Божий, лучше – география, рисование и естествоведение. В первой четверти во втором отделении второго класса (в училище в каждом из классов, втором и третьем, обучались по два года) он пропустил по уважительной причине двадцать восемь уроков. Видимо, по болезни. И в том же учебном году (1898/99) – всплеск успеваемости по географии (две пятерки и две четверки в четвертях, пятерка за годовой экзамен). Можно предположить, что именно в «пропущенные» дни подросток прочитал понравившиеся ему две книги: «Дети капитана Гранта» Жюля Верна и «Робинзон Крузо» Даниэля Дефо. Отсюда и интерес к школьному предмету, правда, краткосрочный. В следующем учебном году (1899/1900) по географии – стабильная четверка.

Сергей Костриков в группе учеников Уржумского городского училища. [РГАСПИ]

Во втором отделении третьего класса по всем предметам тройки и четверки, кроме гимнастики и… Закона Божьего! В чем дело? Во влиянии «надзирательницы» Юлии Глушковой? По крайней мере, она, к театру не равнодушная, водившая детей на любительские спектакли в «Народной аудитории», старом здании приюта, ту же привязанность к этому виду искусства своему воспитаннику привить сумела…[12]

Родную семью Сергей не забывал и, по воспоминаниям сестер, по воскресеньям, а часто и после уроков навещал их с бабушкой в том самом собственном доме с квартирантами на улице Полстоваловской (улица Кирова), построенном дедом Кузьмой Казанцевым. Мог забежать и на перемене. Благо училище в двух шагах, «наискосок», на углу улиц Полстоваловской и Буйской (Чернышевского). Здание приюта стояло гораздо дальше, за базарной площадью. По словам сестер, брат помогал им по хозяйству: то «разгребет снег на дорожках, подметет, то дров наколет, то подопрет колом пошатнувшийся забор в огороде, а то принесет воды с Шинерки», небольшой речки, притока Уржумки. А поход за