— Вот и доспешились, — гаишник вздохнул. — Дорога, сами видите, какая, а он еще на обгон пошел. Самосвалу практически ничего. Одним словом, только ребенок и выжил. А куда он так торопился?
Я достал бумажку, прочел:
— Сотников Федор, Ставропольский район.
— Да, Федор, Федор, — опять вздохнул гаишник, — почти сосед. Вы мне его адрес на всякий случай перепишите. Сообщать будем.
Женщины плакали, дядя Гриша также раз за разом вытирал слезу. Я подошел к зеленым «Жигулям» и воткнул в покореженный металл тот самый флажок.
Мы вдруг разом стали обмениваться адресами и только теперь узнавали, кого и как зовут. Надежда, посмотрев на нашу суету, всполошилась:
— Вы что, совсем одурели?
Но на нее никто не обращал внимания.
Чем дальше продвигались вглубь России, тем короче становилась колонна.
Под Воронежем наша тройка превратилась в двойку: мы распрощались с дядей Гришей. Он достал из багажника канистру с коньяком, сказал мне и майору:
— Несите посуду, если по-братски, так пусть до конца, а супругам, нашим верным подругам, поднесу по чарочке, за здравие и счастливое возвращение. У меня в этих краях годом ранее сын обосновался, вот и мне нашлось где приткнуться. Это ведь наши родные края. Мой отец отсюда.
Брянск мы покидали уже в полном одиночестве. Пустые бензозаправки заставили вспомнить Рафика с парома «Узбекистан» и радоваться полным канистрам: бензин в них на самом деле оказался хорошим.
За Новозыбковом российские таможенники и пограничники быстро проштамповали паспорта и пожелали счастливого пути, а вот наши хлопцы, хмыкающие, криво ухмыляющиеся, начали потрошить машину основательно. Мы только молчаливо наблюдали за ними. На небольшой затрапезной стоянке рядом с железобетонными буквами «БССР. Гомельская область» мы вышли из машины, жена взяла с собой икону, опустилась на колени, положила ее перед собой: «Спасибо тебе за все, Матерь Божия», — поцеловала и заплакала.
