в поддержку корпуса, на фланг которого пришелся удар племени. Армондцы пробились через первую линию укреплений и уже почти дошли до окопов, как мы ударили им в бочину. Месиво было еще то, Ард. А потом какой-то перепуганный штабной офицер, опасаясь, что мы не успеем их перемолоть и авангард кочевников пробьется в окопы, отдал приказ артиллерии. И нас накрыло. Всех. Без разбора. Своих, чужих. Осколочным снарядам вообще плевать, кого в труху потрошить. Кони, деревья, люди, Армондцы, Имперцы, Олаф Бленски… да плевать осколкам. И офицерам, некоторым, тоже плевать.
— А чего он…
— Чего он испугался? Ну уж точно не того, что в окопах резня начнется, — в тоне Келли прорезалось явное презрение и нечто сродни мстительности. — За свою задницу он переживал, Ард. Что в отчете придет писать о том, что позиция сдана. А там у руководства повыше возникли бы вопросы к руководству пониже. То бишь — к этому самому офицеру. Вот он и отдал приказ стрелять.
Ардан все еще не мог понять, как подобное было возможно.
— У него не было информации о том, что вы успели ударить в спину кочевникам?
Келли медленно повернулся к собеседнику и какое-то время молча разглядывал.
— Значит не до конца тебя еще пропекла Метрополия, здоровяк… — тихонько прошептал Келли, и куда громче ответил. — Да все он знал, офицер этот. Просто срать хотел. Своя шея и свой маленький, поганый отчет ему был важнее. Нас тогда примчалось сто сорок человек и столько же лошадей. Кочевников порядка двух сотен. А в окопах две опорные точки по пять стрелков в каждой. Ну и сигнальный пункт. И вот ради этого сигнального пункта и двух опорников, офицер покрошил в труху пятьдесят семь всадников Империи, включая Олафа Бленски. Ему осколком пробило легкое. И я стоял и смотрел на то, как мой друг захлебывался и тонул в собственной крови. А все что я мог сделать — просто смотреть. Потому что мне повезло. А ему нет.
Ардан молча смотрел на нож.
— Мы с ним когда-то условились, что кто первым помрет, тот оставит другому наследство. Олафу нравились мои револьверы, так что если бы я опередил его по дороге на встречу с Вечными Ангелами, то он забрал бы их себе. А мне нравился нож. Этот нож, — Келли легонько толкнул по столу клинок. — Я его забрал тогда. Не помню как, если честно, но забрал. Но знаешь когда первый раз воспользовался?
Ардан пожал плечами.
— Когда вернулся сюда, — ответил на свой же вопрос Келли. — Когда вернулся в Эвергейл и перерезал им горло тех ублюдков орков, что сожгли мою семью. Жаль только, что сына вождя оставил. Думал отдать суду. Зря… может, если бы не отдал, твой отец был бы жив и… моя жена тоже.
Ардан отвернулся от ножа.
— Таков сон Спящих Духов, — отстраненно произнес Ард.
— Что?
— Тоже самое, что и « на все воля Света».
— А, понял, — скупо обрубил Келли.
Арди снова повернулся на запад, где Ральские горы скрылись в ночи. Те находились слишком далеко, чтобы разглядеть их в любое иное время суток, кроме заката, когда высокие пики рассекали потоки последних солнечных лучей.
— Я не твой отец, Ард, — Келли выдохнул очередное облако дыма и затушил окурок. — Я никогда не собирался им становиться. Никогда даже не хотел этого. Не хотел быть им. Не хотел заменять его. Если честно — не очень даже хотел вспоминать его. Но все равно вспоминал. Каждый раз, когда видел Эрти. По началу было тяжело. Затем легче. А потом, в какой-то момент, я перестал видеть в Эрти кого-то, кроме своего сына.
Арди тяжело было это слышать, но он слушал. Из уважения. Потому что если как-то и можно описать те чувства, что он испытывал к Келли, то проще всего назвать их уважением. Келли заслуживал хотя бы такого.
— Я не лез к тебе с советами. Не просил ничего. Ничего не требовал. И не стал бы делать исключения и сейчас, если бы не, — Келли вздохнул. — Если бы не ключ в твоих руках, здоровяк. Ключ, на который ты смотришь точно так же, как когда-то я смотрел на этот нож.
Ардан дернулся в сторону и, сам не зная почему, резко убрал железку обратно в карман куртки.
— Это то, чему сына должен научить отец, Ард. И, может быть, наступит тот день, когда сыновьям больше не потребуется такое знание, но пока он не наступил — то это надо рассказать. Мне это когда-то давно рассказал мой отец. Когда я чуть было не проломил камнем голову парнишки, с которым не поделил какую-то ерунду. А моему отцу рассказал его отец, а ему — его. И так далее. Но твой не успел рассказать тебе, а у зверей… у зверей, полагаю, все немного иначе, — Келли, правой рукой тяжело опираясь на столик, а левой придерживая поясницу, поднялся на ноги и снова потянулся. — В мире есть разные враги, Ард. Есть такие враги, которых ты жаждешь убить, растерзать, подвергнуть их таким страшным мукам, чтобы Ангелы заплакали. Таких мало, но такие враги есть, здоровяк. Есть другие враги, Ард. Которых ты уважаешь, понимаешь и смерть которых вызывает у тебя сожаление и, может легкую ностальгию, таких тоже мало, здоровяк. Еще меньше тех, кого ты ненавидишь. Но и тех и других — единицы.
Келли подошел к столу, забрал нож и, стоя, ловким, ковбойским движением закинул его, не нагибаясь, обратно в ножны.
— Но, в основном, ты убиваешь и калечишь тех, на кого тебе, по большому счету, плевать. Ты бы и не хотел причинять им вреда, но тебе не оставили выбора. Таких большинство, Ард. И на фронте. И в жизни. Ты просто выстрелил. Просто ударил ножом. Просто намагичел там чего-то. Потому что ты вот с этой стороны. А они с другой. Погано? Да. Хотелось бы иначе? Безусловно. Порой мучительно? Если ты не псих, то разумеется. Но проходит день, неделя, может месяц, и ты забываешь. Все забываешь. Потому что убивать врагов, пусть даже мимолетных, куда проще, чем рассказывают всякие… сказители, — Келли поправил шляпу и повернулся обратно к дому. — Сложно друзей хоронить, Ард. И еще сложнее — близких. Потому что ты жив, а они нет. И ты съедаешь себя, мучаешь вопросами — а что, если бы