ВИП-клуб для тех, кому бабло некуда девать.

Прикуриваю сигарету, пока ищу место для парковки. Дрянная привычка, пора с ней завязывать. Я и так долго держался: как перевелся на четвертом курсе в Томский военно-медицинский институт из Красноярской медакадемии — с тех пор ни-ни. Потом его, правда, закрыли, и доучивался я уже в Питере. Так вот, физические нагрузки убивали. Военный врач — это тот же самый врач, только он должен уметь еще и маршировать, бегать наравне с солдатами, прыгать с парашютом в полной экипировке. Стрелять тоже нужно уметь.

Нет, врачи, разумеется, не воюют и кровь не проливают. Но если ты ведешь колонну с ранеными в полевой госпиталь, а впереди внезапно оказывается неприятель, то сложить руки и уповать на совесть и сострадание противника — та еще глупость.

Всех перебьют. А кто попадет в плен… лучше не попадать. Ни за что на свете.

В мирное время все совсем иначе. А там, где я был. Постоянный адреналин в крови и ежесекундная готовность спасать людей во всех смыслах этого слова. У меня есть боевой опыт, поэтому со мной иногда так трудно. А еще мне самому бывает непросто. В некоторых мирных ситуациях. Обыкновенных и привычных для окружающих людей.

Моя бывшая девушка вам может порассказывать. Банальная история любви — ординатор и медсестра, банальная жизнь, банальный разрыв. Потому что Северодвинск, которым мне угрожал Пушкин, — это, в общем-то, отличный город, бывает и похуже. Намного хуже, уж поверьте мне. Когда день за днем только и делаешь, что лечишь сопли срочникам и отбиваешься от них же отборным матом, потому что солдаты знают наверняка: ты единственный во всей округе, у кого есть спирт.

Смотрю на вход в элитное заведение. На хрен мне это надо?

Казалось бы.

Но в последние дни я закрываю глаза и мысленно оказываюсь на крыльце того огромного особняка у речки. Руки и одежда в крови роженицы. Рядом восемнадцатилетняя девчонка, напуганная до смерти. Курю ее сигарету и чувствую, как кровь несется по венам. Чувствую себя живым.

Приходится немного пободаться с охраной, после чего меня наконец пускают в «Затмение». Захожу, оглядываюсь — типичная тусовка тунеядцев, которые я никогда не понимал. Зачем на это все тратить время? Когда столько нового можно прочитать и изучить дома.

Хотя признаю, лгу. По юности мне хотелось оказаться среди всего этого веселья, хватануть легкой жизни. Кайфануть. Но нужно было выбирать. Денег на профкурсы по хирургии у меня, конечно, не было. Я в военный институт-то перевелся в основном из-за стипендии — тогда еще можно было это осуществить. Поэтому мы с товарищем тренировались шить на старых коврах. Аккуратно разрезали, а потом сшивали. Раз за разом, раз за разом. Секрет, разумеется, никому в этом не признаюсь. Какие уж там клубы.

Быстро прохожу по первому ярусу, поднимаюсь на второй и застываю.

Капец какая она, конечно, красивая. На секунду мне даже кажется, что мир вокруг нее останавливается. Тускнеет, сливается в темный фон. И лишь Поля танцует в черном коротком платье с оголенными плечами. Платье свободное, я бы даже сказал, на мешок похожее. Но Полина двигается, и фигурка легко угадывается. Она не тощая, в отличие от многих своих ровесниц: и попа, и бедра на месте. Небольшая грудь в контрасте. Изумительно просто.

В голову противным голосом Богомолова на мгновение врывается известная песня: «Ты попал, парень, в клетку-у-у».

Я сглатываю скопившуюся слюну.

На нее смотрят другие мужчины — меня это раздражает. Слишком молода, слишком красива. Короткая вспышка гнева, которую быстро гашу. Мирное время. Все вокруг хорошие. Врагов нет.

По крайней мере, не мне с ними разбираться. Пусть бойцы из отряда выезжают. Были вместе в последней командировке, так наслушался баек.

Я подхожу к Полине и слегка улыбаюсь, чтобы не испугать.

Она вскидывает глаза. Темные, наивные. И тоже улыбается. Кладет руки на мои плечи, тянется, приподнимаясь на цыпочки.

Наклоняюсь навстречу и вдыхаю запах ее кожи и каких-то дорогущих духов.

Она шепчет мне на ухо:

— Я так рада, что ты приехал! Огромное тебе спасибо, Илюш.

Терпеть не могу, когда мое имя коверкают, но мне нравится, как она произносит шипящую «ш». Мне на ухо.

Кладу руки на ее талию. Тоненькая такая. У меня мысли путаются в голове. Ладно, признаю, не избалован я женским вниманием. Не урод внешне, все на месте, но банально некогда было. Все время некогда. То ковры, то такие места обитания… Да, Северодвинском меня не напугать. А, к черту!

Наклоняюсь ниже и целую ее. Вот прямо так сразу, без предисловий. Мы вместе в аду побывали — как еще назвать минуты, когда человеческие жизни находятся на кону. Ее сестра так намучилась, бедная — сил уже не было тужиться, когда головка плода наконец встала в таз и ребенок пошел. Счет был на секунды: у меня с собой ни вакуума, ни щипцов, конечно, не было. Откуда? Как Мия ее вытужила — одному Богу известно.

Рождение… эти минуты всегда особенные, кто хоть раз присутствовал — знает. И пусть у меня не было и доли секунды проникнуться моментом, но я его прочувствовал.

И Полина тоже. Для нее не прошло мимо — я точно знаю, хотя она и выпендривается.

Поля замирает, а следом сжимает мои плечи сильнее. Я очень осторожно, чтобы не спугнуть и не обидеть, поглаживаю ее по талии. Ни сантиметра ниже. Маленькая она. Нельзя. Рано.

Совершаю неспешные движения ртом — она не сразу дается. Губы не размыкает, я не настаиваю. Так с ней тоже приятно. Стоим, привыкаем друг к другу. Очень близко, потому что куда уж ближе? Кругом музыка, люди. Хотелось бы о них забыть, но не получится.

Она опять приподнимается на цыпочки и позволяет мне коснуться ее языка своим.

Вкусная. Я отчетливо ощущаю алкоголь и никотин, но даже с учетом этого — мне нравится.