Первой увидел Софью. Она не каталась, а, казалось, парила над льдом. Легкая, улыбчивая, она отрабатывала дорожку шагов, и каждый её элемент был наполнен такой естественной радостью, что на душе сразу стало светлее. Она промчалась мимо, поймала мой взгляд и, не сбавляя скорости, весело помахала рукой. Я кивнул в ответ, и на миг показалось, что мир может быть простым, нормальным, обыденным.

Потом мой взгляд нашёл Алису. И контраст был разительным. Она готовилась к прыжку. Разбег, толчок — и что-то пошло не так. Не срыв, а какая-то помятость в движении, будто идеальный механизм дал сбой в миллиметре. Она приземлилась на две ноги, едва не поскользнулась. Её лицо, обычно бесстрастное, исказила гримаса чистой, нефильтрованной злости и досады. Не на кого-то — на саму себя.

И тут же, будто нарочно подчёркивая этот контраст, на соседней дорожке мелькнула рыжая молния. Ирина. Не прыжок, а просто красивая, размашистая дуга с лёгким вращением — элемент несложный, но сделанный с такой нахальной лёгкостью и артистизмом, что глаз не оторвать. Закончив, она бросила быстрый, победный взгляд в сторону Алисы. Та, поймав этот взгляд, будто сжалась внутри, и злость на её лице стала ещё острее, но и при этом ещё беспомощнее.

Я продолжал смотреть за разворачивающейся картиной перед глазами еще минут десять. Софья в это время просто каталась, наслаждаясь процессом, не обращая внимания на чужие драмы. А драма разворачивалась любопытная.

Разница между Ириной и Алисой становилась всё очевиднее. У Ирины каждое движение было наполнено уверенностью, почти дерзостью. У Алисы — внутренней борьбой. Я всё больше убеждался: «с ней что-то не то». И дело, казалось, было не в травме, а в её внутренних метаниях, в каком-то глубоком сломе, который я пока не мог понять, но уже чувствовал кожей.

Еще через несколько минут из-за бортика появилась Татьяна Викторовна. Уже переодевшись в спортивное и на коньках.

Она несколько секунд молча наблюдала за очередной неудачной попыткой Алисы, потом покачала головой.

— Захарова! — её голос, чёткий и громкий, прорезал шум. — Что за скованность? Ноги одеревенели?

Алиса замерла, опустив голову. Плечи напряглись так, что, казалось, вот-вот лопнут швы на одежде.

— Извините, ошиблась. Исправлюсь, — прозвучал её тихий, но отчётливый голос, полный внутренней, плохо скрываемой ярости.

— Конечно, исправишь, — сказала Татьяна, и её взгляд скользнул ко мне, стоящему у бортика. На её губах играла лёгкая, усмехающаяся улыбка. — Алексей, что-то наши ледовые принцессы сегодня не летают… Уж не побочный ли это эффект от твоих оздоровительных процедур?

Я почувствовал, как кровь ударила в лицо. Не от страха, а от неловкости. Алиса резко подняла голову и бросила на меня быстрый, колкий взгляд. В нём было не столько обвинение, сколько что-то вроде: «И ты ещё здесь? Всё видишь?» Она резко оттолкнулась и умчалась прочь, но теперь её движения были отравлены явным раздражением.

Татьяна, будто удовлетворившись, развернулась к другой части катка. Туда, где Ирина, рыжая бестия, не просто каталась — она владела льдом. В этот момент она заходила на прыжок — не простой, а двойной аксель. Разбег, мощный толчок, вращение в воздухе — и чёткое, уверенное приземление на одну ногу, без намёка на сомнение или помятость.

— Вот молодец, Ирина! — голос Татьяны стал теплее, одобрительным, и в нём явно читалась гордость. — Чисто, энергично. Видно, что в форме.

Ирина, закончив, подкатила к Татьяне, сияя, как солнце после грозы. Щёки горели, глаза искрились. Она не сказала ничего про меня вслух, но её взгляд, быстрый и горячий, нашёл меня у бортика и явно сказал: «Это и тебе спасибо». Я едва сдержал улыбку, чувствуя странную гордость.

Потом она сделала круг по катку — лёгкий, разминочный, будто показывая, насколько ей легко. И вдруг направилась прямо к тому месту, где стоял я. Подкатила вплотную к бортику, так, что её грудь упёрлась в ограждение.

Она была так близко, что я почувствовал её тяжелое дыхание, затем она оглянулась на лёд, где вовсю шла тренировка, и её уверенность на миг дрогнула. В глазах мелькнула знакомая тень неловкости.

— Привет, — выдохнула она почти шёпотом, чтобы не услышали другие. — Я скоро… закончу тут. — она повернулась ко мне, её взгляд стал твёрдым, решительным. — Может, потом поболтаем? Обсудим… ну-у… что мы будем делать на следующем сеансе. Или… ты любишь сюрпризы?

Я почувствовал, как внутри всё ёкает. «Сюрпризы». После утреннего цирка это слово звучало как прямое указание к действию.

— Можно, конечно, — ответил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Только меня перед сеансами ждёт Татьяна Викторовна, нам нужно кое-что обсудить. А ты… может, ты просто скажешь, что хочешь? Прямо сейчас? Например… эм, взаимных ласк?

Она засмущалась. Буквально на глазах: щёки покрылись лёгким румянцем, взгляд на секунду убежал в сторону. Но тут же вернулся, горячий и заинтересованный.

— Ну да, — выдохнула она, и в её голосе прозвучала детская, почти виноватая радость. — Я бы хотела… и еще мне, в общем, хочу снова увидеть, ну… как ты… — и тут, будто решив ответить не словом, а делом, под прикрытием своего тела и высокого борта она ловко перекинула руку через край. Пальцы нашли мой пах — не так дерзко, как раньше, а скорее жадно, с вопросительным ожиданием, ощупывая твердеющий и увеличивающийся бугорок через ткань. — Я хочу снова… тебе сделать, — прошептала она, и её губы дрогнули в смущённой улыбке. — … приятно.

Я сглотнул, пытаясь не дёрнуться от её внезапной выходки. Мне стало чертовски неловко, ведь за её спиной катались Софья, Алиса, а ещё находилась Татьяна. Любой из них мог увидеть, как мы стоим слишком близко, как она что-то шепчет и как у меня в штанах из-за её прикосновения начинается настоящий пожар. Ирина краснела от своей же выходки, да я и сам почувствовал, как краснею до корней волос.

— Я… я согласен, — медленно кивнул я. — И раз мы уже решили, то увидимся на сеансе? — пробормотал я, глядя куда-то мимо неё, на ледяную дорожку, где Алиса снова готовилась к прыжку с уже снова ледяным безэмоциональным лицом.

— Хорошо, — она кивнула, и в её голосе снова появились знакомые озорные нотки, заглушившие смущение. Она тут же одёрнула руку, и на её щеках вспыхнул ещё более яркий румянец, но она не отводила глаз. — Я буду ждать… очень буду ждать.

Она оттолкнулась, но не