Удовлетворенно хмыкнув, Глеб направился к кафешкам. Теперь ему особенно нравились поздние завтраки и обеды. Не нужно же сейчас никуда торопиться, прислушиваться, приглядываться, дергаться по малейшему поводу и пытаться разгадать чужие мысли. Свободой надо наслаждаться, иначе какой в ней смысл? А наслаждаться чем-либо Глеб умел на пять с плюсом.

– Отличный купальник, – проходя мимо высокой блондинки, с иронией бросил он. – У вас отменный вкус.

Блондинка развернулась, смерила Глеба взглядом-рентгеном, тряхнула полотенцем и все же улыбнулась, принимая комплимент.

– Спасибо, – коротко ответила она.

«Купальник столь замечательный, что его без проблем можно поместить в спичечной коробке, – мысленно усмехнулся Глеб, устремляясь дальше, – но на кой черт надевать этот минимализм, если у тебя грудь, как два финика, а вид сзади, ниже талии, вызывает стойкую ассоциацию с упавшим на пол блином?»

Глеб сделал еще шаг и мгновенно почувствовал, как огонь обжигает ребра, а виски протыкает острая пульсирующая боль. Он замер, качнулся, сжал зубы, чтобы не застонать и не чертыхнуться. Потому что именно за фразу «на кой черт» он и был сейчас наказан. Упоминать рогатого и хвостатого ему было категорически запрещено.

– Подловили… Радуетесь? Как же я соскучился по вашей мелочности, идеальные вы мои… – прохрипел Глеб, хватаясь за бок. – Хватит… хватит… кости дотла спалите. Они у меня не казенные, между прочим. И если не я, то кто будет заниматься сводничеством для вас?.. – Боль медленно пошла на спад, Глеб потер ладонью небритую щеку, поморщился и увидел дородную пожилую женщину в цветастом платье и соломенной шляпе. Она смотрела на Глеба удивленно, приподняв брови и округлив глаза. – Да, я разговариваю сам с собой! – раздраженно рявкнул он, и женщина от неожиданности дернулась. – Не встречали, что ли, никогда сумасшедших? Так посмотрите на меня. А лучше потрогайте. – Он хохотнул, чувствуя себя уже гораздо лучше. – Я, знаете ли, люблю, когда меня трогают.

Охнув, женщина прижала пляжную сумку к животу и поспешила к морю не оборачиваясь.

Довольный собой, Глеб еще раз посмотрел на небо, широко улыбнулся и зашагал к лестнице, утопающей в зелени. До завтрака рукой подать, и почему бы не порадовать себя аджарской лодочкой и бутылкой пива?

«Подцепить, что ли, какую-нибудь скучающую красотку? – подумал Глеб, сунул руку в карман шорт и покачал головой. – Не-е-е, пусть будет перерыв до пятницы, вам же всем романтику подавай, а у меня от нее изжога скоро начнется…»

Решение метнуться из Москвы в Сочи было спонтанным. Проснувшись утром, Глеб быстро собрал малочисленные вещи и купил билет на ближайший рейс. Пару дней наверняка получится отдохнуть, а там видно будет… Но, к счастью, отдых затянулся, и будто кто-то включил на обогрев и море, и воздух.

Когда-то Глебу было тридцать девять лет. И когда-то он был жив… Ни в чем себе не отказывал, пропадал в ночных клубах, злоупотреблял алкоголем, получал удовольствие от общения с женщинами (конечно же, никаких обязательств), засиживался до утра за карточным столом, крутился, вертелся, выполнял поручения, по поводу которых вопросов лучше не задавать, швырял деньги на ветер и был вполне доволен жизнью. А зачем что-то менять? Когда сам себе хозяин и особо не нужно ни с кем считаться. Но в любую тьму рано или поздно попадает луч света. И на определенный момент или навсегда (это уж как повезет) открывается то, что было спрятано под плотной вуалью зла… И вот уже кто-то думает о тебе и шепчет: «Сбереги его, не меня…»

С Катюшкой Бероевой Глеб познакомился в ночном клубе, где обычно и проводил вечера. Трудно было не заметить среди сигаретного дыма и привычной развлекающейся публики юную девушку в белом летнем платье. Девушку в инвалидном кресле. Светлые волнистые волосы и большие глаза… «Люди добрые, да что ж это делается. Ангелы шляются по ночным забегаловкам!» – со смехом подумал тогда Глеб. Он не знал, что она влюбится в него. Сразу. Раз и навсегда. «Как вас зовут? Вы уходите? Спешите? Жаль…» – ее слова прозвучали просто, и в них не было ни грамма фальши.

Семнадцатилетняя девчушка с чистой душой.

Трепетная, доверчивая, ранимая, добрая.

И когда отец Катюшки предложил Глебу работу, он согласился. От таких денег не отказываются, да и почему бы не разнообразить свою жизнь? Тем более что ничего особенного делать не придется – обычные поручения и прочая ерунда.

– Я скоро умру, – однажды произнесла Катюшка. – Ты только папе не говори, что мне это известно, а то он расстроится. Хочешь, скажу правду? Я много думаю о тебе, Глеб… И знаешь, о чем я теперь прошу Небеса? Я говорю так: «Господи, сбереги его, не меня». Ты неправильно живешь, а я не хочу, чтобы ты потом мучился.

Катюшка умерла тихо, не попрощавшись, и на какой-то момент показалось, будто мир рушится, потому что в нем не осталось ничего хорошего. Вселенская боль потери, перемешанная с чувством вины, не давала дышать, говорить, есть и пить. И больше никто и никогда не посмотрит на него с такой трепетной любовью и не произнесет: «Господи, сбереги его, не меня». Глеб тогда не знал, что эта короткая молитва однажды действительно его спасет…

Он вернулся к прежней жизни – пил, гулял, получал привычные удовольствия и с легкостью проматывал заработанные деньги. И теперь еще сильнее тянуло на «подвиги». «Да пошли вы все…» – эта фраза стала привычной.

Поколесив по стране, Глеб вновь оказался в Москве и сразу отправился в ночной клуб. Где прилично злоупотребил виски и поспорил с другом, что выпьет еще полбутылки водки и пройдется по краю крыши. Четвертый этаж воспринимался не таким уж высоким, делов-то!

Как известно, большое количество крепкого алкоголя умеет быстро и надолго превращать мозг в нашинкованную капусту, и этот случай не стал исключением. Смерть получилась глупой и почти молниеносной: Глеб встретился с асфальтом и погрузился в ватную темноту, которая отбирала оставшиеся силы и казалась бесконечной.

Куда катится мир?

Или жизнь?

Или это и есть смерть?..

Глеб пытался понять, что происходит, но не получалось. Его тянуло неизвестно куда, настойчиво воняло гарью и смрадом, воздух становился горячее, и стойкое ощущение, что впереди будет еще хуже, резало душу на части… Но неожиданно движение прервалось. Глеба встряхнуло,