— Хороший барыш? — с удовольствием скусывая кусок отменного мяса с бараньего ребра спрашивает генерал.

— Хороший, хороший… Он хотел отдать мне за тридцать восемь, но, когда я отказался, сослался на безденежье, предложил за тридцать шесть. Думаю, отдаст за тридцать пять, или того меньше.

И тогда генерал, омыв руки от жира и вытерев их салфеткой, расстегивает пуговицы дублета, достаёт оттуда вексель, протягивает его лакею: передай господину. И когда тот, тоже вытерев руки берёт бумагу, генерал спрашивает у купца:

— Принимаете вы вексели этого банка?

— «Клемони и Бельказе?» — Едва взглянув на бумагу купец соглашается. — Да… Да… Это надёжные вексели.

— Берите… — Говорит Волков, снова принимаясь за баранину. — Сколько вам там не хватает, чтобы сделать это дело с кожами… То пойдёт в погашение моих долгов перед вами, остальное… Я дам вам список моих долгов и процентов, погасите хотя бы проценты по этому году.

— Ах, дорогой мой друг! — восклицает купец. Он явно рад деньгам. — Ах, как это вовремя. Ах, как вовремя…

— Надеюсь у вас всё получится.

— Неужели курфюрст отблагодарил вас так щедро?

— Вы преувеличиваете щедрость моего сеньора, мой друг, — вздыхает Волков. — Сильно преувеличиваете. Но надеюсь… Надеюсь эти деньги вам помогут.

— Теперь я обеспечен сырьём на два года. И сырье то должно получиться по хорошей цене, — радуется купец, продолжая рассматривать вексель. — Завтра же пошлю приказчиков к горцам в Мелликон. Закупиться.

А барон, немного подумав, вдруг говорит:

— Друг мой, я поиздержался в столице… Из этой суммы вычтите пару тысяч мне на расходы, у меня намечаются траты и дороги.

— Две тысячи? — Уточняет Кёршнер. — А куда же вы опять поедете?

— Да думаю, мне пары тысяч хватит до урожая. — И запивая очередной кусок баранины сладким красным, он решает проигнорировать вопрос родственника. Куда он собирается ехать, даже Кёршнеру пока знать не надобно. И поэтому барон в свою очередь спрашивает: — Ну, а как у нас дела в Малене?

— Всё хорошо, наш друг Виллегунд, на своём новом посту, весьма предприимчив, — улыбается купец. — Думаю, он неплохо нам послужит при распределении подрядов на мощение улиц Козьей дороги и Святого Амвросия. Те улицы длинные. А ещё мне сказал Фейлинг, что лачуги Хирморской коммуны будут сносить, уж больно досаждают они городу…

— Это те, что у восточной стены? — уточняет генерал.

— Они, они… Больно много там чахоточных, чесоточных, вшивых… А ещё всякая воровская сволочь водится… В общем, давно уже думают весь квартал сносить, и Фейлинг говорит, что нам надо быть расторопными, чтобы земли высвободившиеся выкупить. Там и ворота рядом. И дорога… Хорошее место, хорошее… Хоть склады строй, хоть доходные дома, колодцы только вычистить надо… Да и на сносе лачуг можно подзаработать. Магистрат будет устраивать закрытые торги, чтобы иногородцы не проникли, думаю Виллегунд нам должен и с этим делом помочь. Надо ему сказать, чтобы употребил влияние.

— Обязательно скажите, — соглашается Волков. — Зачем же упускать такой куш?

«Нужно будет заехать к Фейлингам, проведать их. Не забыть! Это важные друзья», — при этом думает генерал, а потом и спрашивает:

— Дорогой родственник, а как вы посмотрите на то, чтобы в вашем доме на некоторое время остановилась одна высокородная особа?

— Э-э… — кряхтит толстяк, не совсем понимая генерала. — А та особа будет… Женского естества? Если то ваша сестрица…

— Нет-нет, то муж, муж… — усмехается Волков. — И самый родовитый в нашей земле.

— Неужто… — тут глаза у Кёршнера стали круглые, он бросил в тарелку баранье ребро. — Это…

— Нет, это не курфюрст… — тут Волков смеётся, видя выражение лица своего родственника. — Это его сын.

— Господи! — купец погружается не то в панику, не то в полный восторг. — Его Высочество… Молодой принц, в моём доме?

— Ну, пока ещё ничего не решено, если он поедет в Мален он мне напишет, и я не знаю дома, чтобы подошёл ему лучше вашего. Вы согласны дать приют молодому герцогу Ребенрее?

— Господи! Да как же… Конечно же… Это такая честь… Такая честь… — пыхтел толстяк, всё ещё тараща глаза на барона. — Но устроит ли его мой дом, мой повар, мои слуги?

— О том не волнуйтесь… Повар у вас отличный, слуги расторопные, а вина мы найдём… Ну, какое будет — такое и будет. Но нам нужно будет раскошелиться и дать бал в его честь, — продолжает генерал. — Принц должен остаться доволен нами. Понимаете? Его Высочество курфюрст очень крепок, но и он не вечен. Так что…

— Ну, разумеется! — говорит купец. — Можно устроить шествия цехов в честь принца, и праздничную литургию с хором… Епископ, думаю, согласится. Колокола, городскую стражу ему на встречу выслать… Нужно будет непременно сообщить Фейлингу. Он большой мастер организовывать всякие праздники.

— Именно, именно, дорогой друг, но только когда принц мне пришлёт письмо, что едет.

— Пришлёт вам письмо? — тут купец, кажется, приходит в себя. — То есть у вас с Его Высочеством… Дружба…

— Дружба? — генерал смеётся. — Может быть, может быть… Если, конечно, можно дружить с властьпредержащими… Скажем так: молодой принц ко мне расположен. Но не будем забегать вперед, подождём письма от Его Высочества.

— Да, да, — соглашается родственник. — Конечно подождём. Только нельзя ли уточнить, когда принц может появиться? Надо же готовиться.

— Знать бы! Он говорил мне так, через неделю или две… Поедет только, но по пути ещё будет заезжать в разные места. В общем, я вам о его прибытии сообщу.

⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀

Времени у него было мало, так что задерживаться в Малене он не стал. На следующее утро позавтракал у епископа, который его успокоил и обещал сделать всё, что нужно, если юный принц явится в город. А потом навестил Хуго Фейлинга — нельзя было пренебрегать семьёй, которая проливала за графиню и «племянника» кровь. Нужно, конечно, было встретиться и с сенатором Виллегундом — проведать того, чтобы не забывал, кому он обязан своим новым местом, и с капитаном ополчения Вайзеном, на предмет нового дела против речного разбойника. А ещё повидаться с кредиторами, эти господа, как и всякие заимодавцы, помимо денег ждали от него успокоений, уверений, что у генерала всё хорошо, и что с долгами должник непременно расплатится. Но барон торопился. Потом, потом… И покинув город, он ещё до темноты вернулся в свой, ставший уже родным, Эшбахт.

А там, несмотря на ночь, у него были посетители. Старина Ёган и серьёзный, если не чопорный, управляющий Кахельбаум были первыми. И сразу он начал с вестей плохих:

— Пшеница сгорела,