— Гюнтер!

Даже слуги за дверью ещё нет, видно сам встал недавно. Волков начинает одеваться. А когда спускается, из спальни жена, держа на руках их младшего сына, сообщает ему радостно:

— От принца были, сказали, что ждут нас после вечерни в "Жирном фазане".

«Нас?»

Генерал садится за стол и молча смотрит на счастливую супругу. Тут уже появляется Гюнтер, с водой для умывания и свежей одеждой. Волков умывается, а баронесса так и вертится около него:

— А почему же бал намечается в таверне?

— Не знаю, — отвечает генерал. Он не выспался и чувствует себя усталым.

— И что же мне на бал идти всё в том же платье? — не отстаёт от него супруга.

— Госпожа моя… — тут он вздыхает. — То молодой принц устраивает мужскую пирушку. Туда приглашены будут лишь мужчины.

— Молодой? — кажется до баронессы начинает доходить. — Вы меня не берёте?

— Молодые люди соберутся, чтобы послушать мои россказни, — уверяет супругу генерал.

— Ах вот как? — нет предела её разочарованию. Она отдаёт ребёнка монахине и присаживается к нему за стол. — Собираться без дам… Это так скучно… Так вульгарно.

Волков смотрит на жену с удивлением. А та, правильно истолковав его взгляд интересуется:

— Что?

— Откуда вы знаете это слово? — спрашивает барон.

— Вчера Инесса фон Фильдеринг его произнесла, и герцогиня согласилась с нею, — и жена повторяет красивое слово, вкладывая в него какой-то свой потаённый смысл: — Вульгарно… Красиво звучит, правда же?

Генерал надувает щёки озабоченно смотрит на неё:

— А ещё что вы вчера почерпнули на ужине?

— А ещё я узнала, — она понижает тон до шёпота, — что жена нового канцлера не только фрейлина Её Высочества… — Тут Элеонора Августа добавляет в шёпот многозначительности: — но и любовница какого-то высокопоставленного при дворе человека, не герцога, конечно. Но тоже влиятельного… Мне кажется, тут, при дворе, у многих дам есть любовники. И мне сказывали, что некоторые мужья про то знают. И мирятся с тем.

«Надо увозить эту блажную отсюда… И побыстрее, кажется ей тут очень нравится».

И он говорит жене:

— Госпожа моя, распорядитесь уже насчёт завтрака и кофе, мне нужно во дворце скоро быть.

— Во дворце? — удивляется супруга. — Опять? К чему вам туда?

— Герцог просил быть на совете, — отвечает генерал.

— Опять! Вы мужи государственные всё говорите и говорите, сколько можно говорить-то? — она, кажется, смеётся на ним. — Ой… Вы мужчины говорите больше, чем иные жёны. А всё нас, несчастных жён, упрекаете в болтливости.

— И то верно, — соглашается с нею супруг, но всё одно напоминает: — Так распорядитесь уже насчёт завтрака.

— Мария! — кричит жена. — Подавай кофе господину. — И уже добавляет: — Мать Амалия, зовите мальчиков к завтраку.

⠀⠀

*⠀ *⠀ *

⠀⠀

И вправду, это был малый совет. Из всех присутствовавших генерал знал лишь фон Виттернауфа, за ним сидели два человека, которых Волков видел впервые, так же тут был казначей Нагель, с ним его помощник первый писарь казначейства Пурлинг. И пару господ военных. Капитан дворцовой стражи фон Таумлинх. Доверенное лицо. Один из ближайших людей курфюрста. И генерал фон Эберт, который последнее время исполнял роль начальника штаба Ребенрее и, как казалось Волкову, потихонечку оттеснял маршала цу Коппенхаузена и от дел, и от курфюрста.

Вот и весь малый совет, и, как и предполагал барон, речь тут сразу зашла о делах матримониальных. И его снова стали спрашивать про то, что приключилось с ним в Винцлау, и после того, как он всё рассказал по-новой, вдумчивый министр сразу стал задавать ему конкретные вопросы:

— Дорогой барон, а как вам показалось, низший люд имеет пиетет пред маркграфиней? Никто из черни не выказывал к ней пренебрежения? Ну, кроме вороватой прислуги?

— Напротив, люди низших сословий, что не относятся к первым семействам, относились к принцессе с почтением. Все обращались к ней ласково, и называли "инхаберин", — отвечал генерал.

И тогда один из неизвестных Волкову господ, что сидел подле фон Виттернауфа, добавил:

— Чёрный люд маркграфиню любит. И всякий землепашец и бюргер, и работник шахт. Она единственная наследницей из первой ветви Винцлау. В общем маркграфиня в земле своей в чести.

— Кто-нибудь из местных нобилей, кроме принцессы, имеет там такую же любовь черни? — интересуется принц.

— Да нет, не припомню я таких, сеньор, — отвечал ему всё тот же человек, чуть подумав. — Рыцарскими турнирами земля не славится, турниры были там, у маркграфа покойного, не в чести, он всё больше охотился. Воевать как следует… Земля давно не воевала, ярких героев тоже нет… Кто-то добродетельный из священства… Ну, есть там один монах-отшельник, звать его праведный Матиас или Матиас Цирлервальд, он как раз живёт на горе над селом Цирлервальд, так к нему ходят на его гору за благословением, но других людей, любимых чернью, в Винцлау… Не припомню.

Человек тот всё это говорил уверенно. А герцог, видимо, неплохо его знал и спрашивал:

— Господин Ройзель, что нам желательно предпринять?

— Как обычно, сеньор, будем искать любовь народную.

Волкову стало любопытно, как они собираются искать народную любовь? «Может начнут раздачу угощений, как на фестивалях. Пиво, колбасы и сыры, пряники для детей, ленты для девок… Но это какие же деньги надобно потратить, чтобы угодить целой земле?»

— Да, Ваше Высочество, — тут заговорил министр фон Виттернауф. — Мы уже подумали над памфлетом.

— И что надумали? — живо интересуется герцог. И этот его интерес к глупой безделице, честно говоря, удивляет генерала.

И тогда начинает говорить ещё один господин, что до сих пор молчал, он при этом раскрывает папку для бумаг:

— Большой размах нам не надобен, думаю уложиться в три тысячи экземпляров, если надо будет, допечатаем после. Четыре листа, восемь гравюр. Сюжет таков: принцесса поехала на богомолье и её схватили людоеды, заточили в свой кровавый замок и собирались съесть, никто из местного рыцарства её освобождать не спешил и тогда сосед принцессы, — тут рассказчик указывает на курфюрста, — посылает лучшего своего рыцаря фон Рабенбурга, по прозвищу Инквизитор, — теперь он указывает на Волкова, — чтобы вырвать её из лап людоедов, что тот и делает, побив и людоедов и их дворню. И в довершении спалив их кровавый замок.

— Что-нибудь к тому добавите, барон? — интересуется у Волкова фон Виттернауф.

Хоть и казалась эта затея ему пустой, тем не менее он добавил:

— Ну, разве что принцесса ездила на богомолье в известный монастырь из-за болезной дщери. То для пущей жалости, а для страха… Ну, что людоеды вешали местных дев на крюки и сливали из них кровь в ванную, а после в той крови купались.

— Прекрасно, как раз то,