— Знаешь, я встретилась ему в непростой период, — Диана тоже улыбается. — Мы много говорили, и я думаю, что у нас… ммм… знаешь… очень тонкая настройка друг на друга…

Спросить или не спросить про горловой минет?

Я должна быть выше этого, но я будто со стороны слышу свои тихие ехидные слова:

— Тонкие настройки на серьезную глубину…

Кажется, Диана не вкуривает моего сарказма и намека, однако я понимаю… нет, я чувствую недовольство Германа прямо за своей спиной.

Он вернулся.

Диана улыбается еще шире. На ее щеках появляются милые ямочки, а в глазах не хватает сердечек.

У меня сейчас зубы раскрошатся от сладости этой милой булочки.

Ведь вот такое и нужно мужикам. Не всем, но большинству. И как бы меня это ни бесило, но я понимаю, почему Герман связался с Дианой.

— Болтаете?

Герман возвращается к Диане. Приобнимает ее и целует в висок.

Меня простреливает от макушки до пят яростью, потому что я помню, как он также целовал меня в висок. И я помню, как от этого небрежного, но нежного “чмока” на несколько секунд накрывает уютным теплом и сладкой эйфорией.

И теперь глаза щурит Диана. И она же прижимается к нему со смущенной улыбкой.

— Я замерзла чуток, — Дианочка ежится.

Герман расстегивает пиджак, и я не могу отвести взгляда от его пальцев, которые ловко справляются с плоскими круглыми пуговицами.

Прошло два года.

Я приняла решение закрыть эту страницу.

Но какого черта я сейчас хочу перевернуть стол и закричать на Германа, будто именно сейчас я осознала его прошлую измену.

Я теряю его?

Эти два года он был, так или иначе, рядом.

Он следил за мной. Нарывался на внезапные встречи, в которых я твердо отказывалась от разговоров с ним. Крутился с Борькой, с которым налаживал общение. Долбился к моим родителям, которые по моей просьбе не лезли в наши отношения. Раздражал звонками.

Кричал, рычал, бил стены, просил второго шанса или хотя бы возможности поговорить.

Выходит, что с этими эмоциональными качелями я пребывала в уверенности, что он все еще на моем поводке, но он сначала затих, а потом сорвался незаметно для меня.

Снимает пиджак и накидывает его на плечи Дианы. До меня долетает волна парфюма, который я не узнаю. Он не изменяет древесным и мшистым ноткам, но запах другой. Не тот, которым я наслаждалась годами, уткнувшись в его грудь.

— Спасибо, — Диана краснеет, кутаясь в пиджак из тонкой серой шерсти.

И тут наши с ним взгляды встречаются. Чужой. Как бы странно это ни было, но эти два года в разводе он все еще был моим, но не сейчас.

И мне больно.

— Я дом собираюсь покупать, — Герман не дергается и не тушуется.

Прикусываю кончик языка и затем, через секунду, с небольшим ехидством спрашиваю:

— Тебе нужен мой совет?

— Нет, — Герман качает головой. — Я вновь выкупаю…

Я знаю, что он сейчас скажет. Он выкупает наш дом, который я продала год назад. После развода он оставил его мне, Борьке и Афине, а я психанула и оформила его продажу не без помощи юристов моего отца.

Герман тогда был просто в ярости, и я даже испугалась того, что он может меня убить, но все обошлось.

— Выкупаю, да, — Герман кивает. — И в цене скакнул, Фиса, в два раза. Долго думал, стоит ли, но Борька вернет свою детскую. Он по дому скучал. Вечно про него говорит.

— Хороший дом, — соглашается Диана. — Очень светлый и дышится в нем легко. Надо чуток освежить ремонтом.

Глава 7. Какой-то изврат

— Зачем? — накалываю на вилку креветку.

То ли Диана улавливает напряжение Германа, то ли по моему лицу понимает, что разговор сейчас свернет с пути дружелюбной посиделки, но она встает и шепчет:

— Отойду и припудрю носик.

И торопливо уходит, перекинув косу за плечо.

Очень интересно. Дает Герману шанс вызвериться на меня или это очередная показуха для него “смотри, какая я внимательная и деликатная крошка”?

— За тем, что я хочу вернуть этот дом, — Герман пожимает плечами, и его глаза темнеют от злости. — Я его оставил тебе и нашим детям, а ты его продала, Фиса. С отцом через незаконные сделки.

Я в ответ могу лишь приподнять подбородок. Ну, было дело, потому что я хотела избавиться от этого дома, и меня не волновали условия или возможные претензии в тот момент. И да, мы схитрили, потому что в этом доме были прописаны доли наших детей.

— Знаешь, я потратил много времени, чтобы его вытащить из всего того, что вы нахуевертили, — недобро щурится. — Хотел побеседовать на эту тему с твоим отцом, но решил, что это бессмысленно.

— Ты не мог купить другой дом?

— Я хотел вернуть этот. Он мне нравится, и не стану от него отказываться.

— Это был наш дом… — я все же не выдерживаю. — Как ты не понимаешь…

— И ты наш в кавычках дом продала, — Герман вздыхает и откидывается назад, холодно глядя на меня. — Продала, Фиса, хотя были оговорены четкие условия при разводе. И ты на них согласилась. Верно? А потом поступила по-своему.

— Мне не нужен был этот дом.

Я сама загоняю себя в ловушку, потому что с каждой секундой теряю самообладание.

— Раз не нужен, то какие сейчас претензии?

Логика на стороне Германа, а на моей — тихая и беспощадная истерика, которой нечего противопоставить бывшему мужу.

— По условиям нашей совместной опеки, которая подразумевает и то, что я участвую в вопросах организации места проживания наших детей, ты была обязана со мной обсудить продажу дома, Фиса.

А теперь он мне изящно говорит о том, что я, дура, не исполняю условия совместной опеки, и под всем этим подразумевает, что у меня могут быть проблемы, если он решит взбрыкнуть.

Я откладываю вилку. Аппетита совсем нет, и креветки отдают мерзкой кислинкой. Делаю глоток воды:

— Но это все равно какой-то изврат.

— У тебя свои взгляды на жизнь, — Герман усмехается, — для меня изврат соглашаться на одни условия при разводе, а потом…

— Хватит, — раздраженно перебиваю я его. — Это уже неважно.

— Удобно, — Герман смеется. — Хотя ты себе не изменяешь, Фиса.

— Зато ты мне